Русско-японская война и ее влияние на ход истории в XX веке

Если предположить, что в Японии не более двухсот открыто заявляющих о своей позиции социалистов, кажется странным, что правительство так беспокоится об их пропагандистской деятельности. <…> Если бы социалисты были настолько безумны, что прибегали бы к насилию, то было бы разумно со стороны правительства использовать полицию для установления гражданского мира, но их нельзя обвинить ни в чем подобном. Разве не они все время занимаются отрицанием войны, поскольку считают, что насилие никогда не находит оправдания? Мы можем сказать без какого бы то ни было преувеличения, что все японские социалисты в крайней степени миролюбивы и они точно не те люди, за которыми надо следить полиции. Наш девиз – гласность, и мы ничего не скрываем[140].

Тем не менее в глазах правительства социалисты продолжали оставаться угрозой для якобы единодушной поддержки войны в Японии, в особенности потому, что их лидеры выражали симпатию русским рабочим, подчеркивая, что они «товарищи, братья и сестры, и нет причин бороться друг с другом». Японские социалисты скорее выступали за порицание «милитаризма и так называемого патриотизма», чем за участие в войне[141]. Однако на фоне растущих потерь в Порт-Артуре и призывов на борьбу с врагом жесткие меры правительства против антивоенных идей издания кажутся логичными. Когда в юбилейном выпуске от 13 ноября 1904 года газета опубликовала перевод Коммунистического манифеста вместе с портретами Маркса, Энгельса и других важных политических фигур левого движения, таких как Август Бебель (1840–1913) и Фердинанд Лассаль (1825–1864), полиция вмешалась, запретив тираж номера с Коммунистическим манифестом [Kublin 1950: 332]. Наконец газета объявила о самороспуске, и ее заменило издание «Тёкуген» («Прямой разговор»), ставшее новым официальным рупором социалистического движения Японии. Однако движение потеряло своих лидеров, поскольку Сакаи и Котоку находились в трюме, и антивоенное движение стало затухать. Хотя «Тёкуген» издавали до самого конца войны, эта газета никогда не была такой же популярной, как «Хэймин синбун».

Несмотря на то что японское правительство рьяно преследовало социалистов в стране, война оказала на них некоторое положительное влияние, поскольку, в частности, интернационализация японских левых ускорилась и усилилась. Если Катаяма «нес знамя международного социализма от Америки до Европы» [Kublin 1950: 333][142], то война также стала причиной роста интереса к международным левым организациям в Японии. Некоторые левые, выступающие против войны, в результате давления правительства еще более радикализировались. Лучшим примером такой трансформации может быть случай Сюсуя Котоку. После нескольких месяцев в тюрьме он превратился из марксиста в радикального анархиста, отрицающего политический и общественный порядок современной ему Японии. Кроме того, он утверждал, что критику правительства и изменение общества следует готовить и осуществлять тайно [Kublin 1950: 338]. Следовательно, давление правительства на левых в Японии увеличило радикальный потенциал этого политического спектра и вымостило дорогу к более агрессивному противостоянию в будущем. Когда «Хэймин синбун» официально закрыли в октябре 1905 года, произошло это потому, что издатели были вынуждены так поступить из-за военного положения, объявленного после беспрецедентных протестов против условий Портсмутского мирного договора. Как верно заметила Наоко Симадзу, несмотря на ее краткость, «антивоенная кампания “Хэймин синбун” представляла собой самую безжалостную критику войны, обнаруживающую ее тяготы, о которых ранее никто не говорил» [Shimazu 2008: 38]. Также в этой газете критиковали публикации других СМИ, из-за которых у населения появилась надежда на большие контрибуции и территориальные завоевания благодаря войне, а поскольку затем эти надежды не оправдались, все это спровоцировало недовольство мирным договором. Однако издательства уже получили прибыль от продажи газет и специальных выпусков о войне, нажившись на торговле героическим японским национализмом.