Русско-японская война и русская революция. Маленькие письма (1904–1908)

Поначалу Суворин в целом одобрительно отнесся к конституционно-демократической (кадетской) партии и ее лидерам, победившим на выборах в 1 Государственную думу. «Я думаю, — писал он, — что в самой программе и в составе партии было нечто такое, что давало ей перевес… около кадетов было много бескорыстной и наивно верующей молодежи, которая страстно предавалась агитации. У кадетов было и больше имен, а имена — великое дело… Мы не можем судить о силе победоносной партии и о том, как она будет вести себя. Мы знаем только, что она вела выборную борьбу гораздо лучше всех других партий и этим уж показала, что она не утирает носа рукавом, как утирались другие партии» (апрель 1906 г., причем подчеркивал, как ее достоинство, что она «является конституционной», т. е. выступает за предоставление России конституции. Союз 17 октября, чьи основные программные принципы разделял Суворин, был также «конституционным», но в противовес кадетам, поддерживавшим принцип национальной автономии, защищал «единство и нераздельность русского государства». На одном из своих съездов (май 1907 г.) «союзники» приняли резолюцию о невозможности «немедленного и безусловного разрешения» еврейского вопроса в России. Суворин также боролся за цельность России, а его выступления «по еврейскому вопросу», как известно, отличались резким неприятием евреев, что нашло свое выражение и в «Маленьких письмах»[3]. Статьи Суворина о евреях, разумеется, способствовали усилению антисемитизма в России. Несколько менее резко, но столь же непримиримо писал Суворин и о поляках, финнах, армянах, татарах, порою даже об украинцах, и все это было одной из составляющих чрезвычайно острой национальной проблемы. Решать ее спустя несколько лет после смерти Суворина был призван, как известно, наркомнац товарищ Сталин…

В дальнейшем, наблюдая за работой думских фракций в I и II Государственных думах и партий в целом, Суворин существенно изменил свои оценки и усилил критическое отношение к их деятельности.

Манифест 17 октября 1905 г. «Об усовершенствовании государственного порядка» пробудил к жизни новые общественные силы, пробудил новые надежды и недооценивать его роль в новейшей истории России было невозможно. Однако Суворин увидел и, на его взгляд, его существенные недостатки, имевшие принципиальный характер.

Прежде всего он отметил, что «свобода вероисповедания не дана только русским в той полноте, в которой она дана всем другим национальностям. Так называемые раскольники не получили всего того, что требует их вера и ее свободное отправление. Родная сестра православия не признана родною даже там, где русское раскольничество или старообрядчество составляет аванпост русского племени» (февраль 1906 г.). Вообще тема церковного раскола в русском православном самосознании постоянно интересовала и волновала Суворина. Он никак не мог взять в толк, почему господствующим русским православием, никонианством, отсекается большая часть русского народа, хранящая духовные нравственные заветы старины и восточного христианства, искони исповедуемые тем же русским народом. Старообрядчеству и его тяжкому бытованию в Российской империи в течение последних столетий он посвятил несколько взволнованных и по-своему замечательных «Маленьких писем» (например, в декабре 1893 г.), которые восхищали в частности Чехова, воспитанного, как и Суворин, в духе строгого официального православия. Суворин видел в старообрядцах могучую ветвь русского племени, обладающую огромной творческой, созидательной силой и не одобрял ни политики правительства, ни позиции официальной церкви в отношении старообрядчества. Голос его, как несколько ранее и голос Лескова на ту же тему, звучал впрочем достаточно одиноко и не встречал широкого отклика.

Однако Суворин смотрел на проблему гораздо шире и воспринимал старообрядчество лишь как одну из составляющих в достижении единства русского народа, в развитии русского национального самосознания и вообще русского народа, как отдельного этноса.

«Правительство 17 октября с манифестом в руках от этого числа ничем не проявило особенной любви к русскому племени… — писал он в интереснейшем письме от 20 февраля (5 марта) 1906 г. — Оно относилось к нему сурово, как педагог, вооруженный розгой. Таща с него все, что надо было на потребности государства, оно заботилось больше всего об окраинах…» А между тем «мы все мало знаем Россию, и, может быть, меньше всего ее сердце, которое было всегда русским, всегда патриотичным и жертвовало не только избытком своих сил, своей крови, но, можно сказать, последними ее каплями. Нигде русское сердце так не напрягалось, как именно в русских провинциях, как бы сознавая ту роль, которая возложена судьбою на русское племя. Все тяготы оно выносило с таким терпением, которому не было границ. А между тем правительство никогда этого не понимало достаточно и постоянно обделяло именно русское племя».