Русско-японская война и русская революция. Маленькие письма (1904–1908)

Поддерживая и одобряя, хотя и не без колебаний, расширение границ Российской империи, Суворин однако не принимал это в виде противопоставления центральных областей России т. н. окраинам, которым адресовались огромные финансовые средства за счет ущемления интересов ядра государства, областей центральной России, которые в течение столетий несли всю тяжесть строительства национальной империи и необратимо нищали, в том числе и людскими резервами[4].

«Правительство, преследуя русификаторскую политику, старалось развить образование на окраинах за счет центральной России. Оно как будто торопилось дать просвещение окраинам, чтоб они не нуждались в русских… Оно заискивает в окраинах, как виновное… Оно терпит изгнание русских отовсюду. Их гонят из Царства Польского, из Западного края, с Кавказа». Но «я не нахожу в Манифесте 17 октября ни одной строки о том, что русский язык и русских надо гнать отовсюду, где они в меньшинстве. А если в Манифесте этого нет, то почему их гонят, кто и кому на это дал право? Разве свобода заключается в насилиях, в изгнании, в убийствах, в насмешках, в преследовании?»

Суворин требовал равноправия для русского народа, коль скоро оно предоставлено другим народам Российской империи. Вряд ли здесь уместно обсуждать вопрос о том, насколько реальным было это равноправие и было ли оно вообще, но реальным было и то, что русское племя также оказывалось ущемленным. И Суворин считал общественно возмутительным, что, например, известный историк, «г. Кареев, профессор компиляции, хотел изгнать из русского языка слова «русская земля» и «русский народ». До этого еще ни один ученый не додумывался, а г. Кареев додумался. Приятно, что в России есть такие умные люди» (май 1906 г.).

С гневом писал он о том, что и левые, и правые партии «тоже набрали воды в рот на этот счет». Он не принимал требования о предоставлении автономии Польше и Финляндии, как и ликвидации черты оседлости для еврейского населения Империи. Настоящее и будущее русского народа, который, будучи плотью от плоти его он вовсе не идеализировал, вот что волновало Суворина, как и многих его читателей. И приветствуя создание Государственной думы, он с ее появлением начинал осознавать, что она столь же далека от защиты подлинно народных интересов, как и само правительство. Так зарождалась и так продолжалась его критика и правительственных распоряжений, и бесконечных думских межпартийных дебатов, заменявших реальное дело.

Суворин оценивал итоги и результаты работы Думы в сложном процессе противостояния законодательной и исполнительной власти, самодержавия и парламентаризма, участия многих партий и сословий в государственной жизни. Он много размышлял о роли русского дворянства в новых условиях, о его исторических заслугах перед Россией, но и о его постепенной очевидной деградации и растворении среди свежих, пробужденных и революцией социальных сил. Он писал о «трудовом дворянстве», которому предстояло завоевать себе надлежащее место или вовсе исчезнуть. Крестьянство и его пробуждение к полноценной государственной и экономической жизни, к общественному творчеству — от этого много ожидал и на это надеялся Суворин, побуждая крестьян активнее, более деловито участвовать в работе Государственной думы.

В «Маленьких письмах» при всей их увлеченности проблемами политическими — время было такое — заметное место занимают статьи, посвященные русской литературе и театру, т. е. тем областям, в которых, собственно, Суворин начинал свой путь и затем обрел себя. Правда, в 1904–1908 гг. литературно-театральных писем появлялось меньше, нежели в предшествовавшие годы, однако они не менее интересны. Театральная критика, наряду с общественно-политической публицистикой, была, может быть, самой сильной стороной таланта Суворина. Он обладал вкусом, зорким глазом, понимал специфику сцены и особенности работы артистов, уважал и ценил их самих и их труд, а самое главное он любил театр, первой и последней любовью, которой оставался верен всю свою долгую и тревожную жизнь. И это чувство он сумел передать учащимся театральной школы Литературно-художественного общества, которая носила его имя. Под руководством В. П. Далматова здесь готовили актерскую смену и сам Суворин считал для себя обязательным присутствовать на выпускных спектаклях, которые тщательно готовились, с большой выдумкой и изобретательностью. Между прочим, из суворинского Малого театра пришли такие корифеи русской сцены, как П. Н. Орленев, В. И. Качалов, Мамонт Дальский, в его труппе выступала гениальная П. А. Стрепетова.

Вообще говоря, тема «А. С. Суворин и русский театр» сама по себе велика и заслуживает глубокого и объективного исследования, хотя именно на эту тему написано больше всего работ о Суворине.