Русско-литовская знать XV–XVII вв. Источниковедение. Генеалогия. Геральдика

У русских великих князей никогда не было общих предков по мужской линии с правителями Европы, родство с ними отсчитывается с середины XI в., начиная с браков дочерей Ярослава Мудрого. Такой отсчет преемственности власти через браки по женской линии был совершенно новым явлением и должен был импонировать первым Романовым. Кроме того, поскольку в росписях Хурелича перечислены лишь правившие лица, в них появляются пропуски поколений, изменения степени родства, что в принципе создавало довольно большую свободу в обосновании происхождения от какого-либо предка.

Родословие Лаврентия Хурелича не имеет аналогий в более ранних традициях русской генеалогии. Русские родословные росписи всегда отсчитывали родство лишь по мужской линии и давали четкую схему от отца к сыну.

Для развития новых традиций в генеалогии большую роль сыграла Хроника Матвея Стрыйковского, переводы и распространение которой также связаны с деятельностью Посольского приказа XVII в.

А. И. Рогов доказал, что с 1668 по 1688 г. Хроника в России переводилась четыре раза[444]. В оформлении списка XVII в. первого полного перевода этой Хроники виден определенный интерес к генеалогии польско-литовской шляхты. Киноварью и заголовками на полях выделяются названия гербов, части текста, где рассказывается о происхождении литовских родов, о перемене гербов польской шляхты или передаче польских гербов литовской шляхте. Выделяются также статьи, посвященные истории отдельных семей, описанию ратных подвигов, после которых герой получал дворянство и герб. Подробно описаны и сами гербы[445].

Вопрос о происхождении и эмблематике дворянских гербов не поднимался в русской практике XV–XVI вв. Интерес к нему переводчиков Хроники очевидно связан с тем, что после присоединения к России в середине XVII в. украинских и белорусских земель в состав дворянства России влились семьи, чьи генеалогические традиции восходили к польско-литовским. Хроника Стрыйковского в какой-то степени освещала эти традиции и историю отдельных семей.

Следует отметить, что первые переводы Хроники были сделаны, когда в Посольском приказе уже накопился большой опыт оформления дел о приезде польско-литовской шляхты, и стали известны традиции польской генеалогии. Два последних перевода хронологически совпадают с деятельностью Палаты родословных дел; авторы родословных росписей 80-х годов XVII в. часто ссылались на Стрыйковского как на источник своих сведений. Случай использования Хроники при составлении росписей XVII в. приведен А. И. Роговым[446], а один из описанных им списков принадлежал окольничему А. Т. Лихачеву, который, составляя свою роспись, также воспользовался традициями польской генеалогии[447].

К 80-м годам XVII в. Посольский приказ становится учреждением, дающим авторитетные справки о происхождении отдельных лиц и семей. Здесь в ходе практической деятельности накапливается определенный опыт оформления дел о приезде дворян, практика опроса и записи свидетельских показаний представителей посольств. Вначале эти справки давались только лицам, приехавшим в XVII в.

В 80–90-е годы XVII в., когда после отмены местничества в 1682 г. в Разрядном приказе была образована Палата родословных дел и начался массовый прием дворянских родословий, сведения о выезде родоначальников по запросам Разрядного приказа систематически проверялись в Посольском. Переписка между приказами велась по определенному стереотипу. Получив роспись, авторы которой говорили о выезде предка из Польши и часто ссылались на соответствующие польские книги, Разрядный приказ посылал в Посольский запрос; ответ на него служил официальным подтверждением происхождения.

Для проверки родословий в Посольском приказе были, в подлинниках и переводах, польские книги (Хроники Стрыйковского, Бельского, Гваньини, Длугоша, «Орбис Полонус» С. Окольского, «Гнездо цноты» Б. Папроцкого и др.), содержащие сведения о происхождении польских и литовских дворянских родов за более ранний период. Была здесь и другая генеалогическая литература, знакомившая с нормами, принятыми в странах Европы. К сожалению, в фондах Посольского приказа эти книги не сохранились.

Если значение произведений Стрыйковского, Длугоша, Матвея Меховского и Кромера в жизни русского общества изучено[448], то история бытования в России польской генеалогической литературы совершенно не исследована. Есть одно упоминание А. И. Соболевского о рукописном переводе начала XVIII в. книги Б. Папроцкого «Ветроград королевский»[449]. Книги С. Окольского и Б. Папроцкого получили критическую оценку в польской литературе. Папроцкий «в описании начала родов и шляхетских семей был полностью некритичен и наивен», он бесцеремонно переиначивал источники, в частности Длугоша; книга Окольского (три тома, изданные в 1614–1645 гг.) отредактирована хаотично, «переполнена фантастическими известиями, часто даже фальшивыми»[450]. Однако в описании истории родов, современной авторам, обе книги содержат богатый фактический материал.