Русско-польские отношения и политическое развитие Восточной Европы во второй половине XVI – начале XVII вв.

С этого момента до начала переговоров с Гарабурдой прошло почти полгода, и за это время позиция русского правительства изменилась. К сожалению, в пашем распоряжении почти пет материалов для того, чтобы судить, насколько полно и точно были информированы русские политики о внутреннем положении в Речи Посполитой[135]. Однако две вещи не подлежат сомнению. Во-первых, уже то обстоятельство, что в течение полугода после смерти Сигизмунда II дело так и не дошло до выборов, свидетельствовало о больших трудностях, с которыми столкнулись польско-литовские феодалы в поисках подходящего кандидата на опустевший троп. Во-вторых, появление в Москве одна за другой дипломатических миссий, поднимавших разговор о польской короне[136], как будто свидетельствовало о том, что выход из трудностей в Литве и в Польше видят в соглашении с царем.

В этих условиях царь и его советники, конечно, пс были склонны подчинять свою политику чужим советам. Напротив, они были намерены диктовать Речи Посполитой свои условия унии.

В своем «ответе» Гарабурде царь резко подчеркнул неприемлемость предложенных литовцами условий, в особенности того пункта, который предусматривал территориальные уступки Речи Посполитой со стороны России. Царь квалифицировал это предложение как «дело неслыханное». «И нам, — констатировал он, — сына нашего Федора для чего вам давать к убытку своего государства»[137]. Наоборот, если поляки и литовцы хотят избрать Федора, то они должны уступить его отцу Киев «для, — как говорил царь, — нашего царского именования»[138]. Хотя в этом и в ряде других мест своего «ответа» царь допускал формально возможность избрания царевича Федора на польский трон, по существу, как констатировал и литовский посол, на выбор царевича он не соглашался. Дело не только в том, что во время переговоров царь снова настойчиво выдвигал свою кандидатуру, а возражения, выставленные против нее Гарабурдой, отклонил как неосновательные. Не менее важно, что царь постоянно характеризовал своих сыновей как молодых людей, еще нуждающихся в его опеке и пока неспособных к самостоятельной деятельности[139]. «После меня, — указывал царь, — пусть паны — рада и шляхта изберут на польский троп кого-либо из моих сыновей», а теперь «мы их воле сына своего давать не хотим»[140]. Несомненно, в принятии такого решения проявилось стремление царя, деспотически управлявшего не только своим государством, но и семьей, удержать детей в полной зависимости от себя. Однако приведенные выше слова указывают как будто и на то, что царь разглядел в этом варианте скрытую опасность: молодой царевич может стать послушным орудием литовских и польских политиков. Наконец, немалую роль здесь сыграли, судя по царскому «ответу», сообщения, поступавшие к Ивану IV из Речи Посполитой: «хотят у нас сына нашего взять на государство хитростью и отдать его Турецкому, и тем хотят с Турком помириться»[141]. Такие сообщения, конечно, не могли склонить Ивана IV к тому, чтобы отпустить сына в Литву. Кроме того, как заявил царь Гарабурде, к весне 1573 г. ему уже стало известно, что «некоторые из поляков и ваших (т. е. литовцев. — В.Ф.) хотят иметь государем меня самого, а не сына моего»[142]. Наличие в самой Речи Посполитой симпатий к кандидатуре Ивана IV, вероятно, делало в его собственных глазах вариант с кандидатурой царевича уже и вовсе неоправданным.

Таким образом, развитая литовскими политиками концепция была отвергнута царем по всем основным пунктам; ей он противопоставил свою концепцию унии между Россией и Речью Посполитой, подробно изложенную в ответах Гарабурде. В основных чертах она была сформулирована, следовательно, к концу зимы 1573 г., но отдельные моменты продолжали обсуждаться и позднее. Так, в апреле 1573 г. вслед за уехавшим в Литву Гарабурдой, с гонцом Пешком Жуковым были посланы «Главизны» с изложением точки зрения по некоторым вопросам, которые, как представлялось царю, были недостаточно освещены в его «ответе»[143]. Русская программа предполагала создание на территории Восточной Европы своеобразного объединения трех государств — России, Польши и Великого княжества Литовского — под властью единого монарха. Его власть, независимо от того, будет им царь или царевич Федор, должна быть наследственной. Правда, известное право выбора допускалось, но оно четко ограничивалось кругом детей данного государя или — в случае пресечения данной ветви — кругом членов царского рода вообще, «чтобы Корона Польская и Великое княжество Литовское мимо детей наших и наш род иного государя себе не выбирали»[144].