Русско-Прусские хроники

Патер погладил меня по голове и сказал, что нынче весна, что у меня в запасе ровно год и этот год мне следует потратить на дальнейшее совершенствование в латыни, а кроме того, мне следует приступить к изучению итальянского языка.

— А как же быть с «Воскресными чтениями»? — спросил я.

— Все это ты узнаешь в семинарии, — ответил патер, — а сейчас для тебя главное — итальянский язык.

— Тогда я почтительнейше попрошу сказать об этом мэтру Хубельману, пробормотал я робко, — Мне бы хотелось, чтобы мэтр, заметив, что меня нет на «Чтениях», не гневался на меня и не считал бы меня нерадивым.

Патер Иннокентий опустил глаза. Положив мне руку на лоб, так что я вынужден был чуть приподнять ее, он посмотрел мне прямо в глаза и произнес шепотом, придавая своему голосу особую доверительность:

— Я не смогу переговорить о тебе с мэтром. Его нет в городе. Он куда-то уехал, а куда — не знаю. Однако, думаю, что поездка дальняя, и, когда брат Эмиль возвратится обратно, я не знаю. Так что «Воскресные чтения» будет проводить с «Люхрями» кто-то другой — я и сам еще не знаю, кто именно.

Я его слушал, а в голове у меня вертелось: «Бог с ним, Эмилем — не он, так другой. А вот что значит: „Все это ты узнаешь в семинарии?“»

И когда патер замолчал, я спросил:

— Вы сказали, что я все это узнаю в семинарии, — начал я, но патер, не дослушав меня, сказал: — Да, я намерен послать тебя в Рим. Там служит мой брат Николо, и он-то поможет тебе поступить в семинарию.

Я еще раз поцеловал руку патеру Иннокентию и, переодевшись, не чуя от радости ног, побежал домой.

* * *

Я тут же все выложил родителям и думал, что итальянскому языку будут меня учить мама и бабушка, но они обе сразу же отказались, считая меня не просто грамотным, но и даже прекрасно образованным сеньором — еще бы, я так бегло тараторил по-латыни молитвы и читал Библию!

— И правда, сынок, — поддержал их отец. — Ни мама, ни бабушка не умеют ни читать, ни писать, да и, кроме того, тебе нужно будет знать язык не простых людей, а грамотеев вроде патера Иннокентия или маэстро Сперотто…И тут вдруг отец замолчал, ударил себя по лбу ладонью и воскликнул:

— Ба! Сеньор Джованни! Ей-Богу, неплохая идея! Пуркуа па?[67] — произнес в заключение отец одну из незамысловатых французских фраз, которую знал.

Признаюсь, что предложение отца меня несколько озадачило. Дело в том, что я хотя и был совсем юн и незрел, но сумел заметить, что последнее время между моими родителями и маэстро отношения переменились к худшему и старик уже гораздо реже стал бывать у нас в доме, а я и вообще-то шел к нему впервые и, признаться, немного робел. И отец, я был уверен, не очень-то охотно шел к бывшему другу нашего дома.

Видать, у старика появилась какая-то новая привязанность, и я услышал как-то, что это его новая квартирная хозяйка, к которой он переехал года два назад, в небольшой дом между двумя аустериями, о чем я еще не упоминал.

Из-за всего этого я не очень хотел, чтобы он стал моим учителем, и своими сомнениями поделился с отцом.

Мы замолчали, и отец решил, что, пожалуй, в чем-то я прав, и он тоже слышал о маэстро и кое-что еще. Подумав немного, отец сказал:

— Пойдем к патеру Иннокентию, посоветуемся с ним, тем более что он сам предложил тебе это и, может быть, знает кого-нибудь получше, чем Сперотто.

Мы только еще подходили к церкви, а уже патер шел нам навстречу.

Отец почтительно попросил благословения и горячо поблагодарил за то участие, какое он принимает в моей судьбе, а затем поделился с патером одолевшими нас сомнениями, пересказав то, что услышал от меня и, кроме того, добавил то самое «кое-что», каким он однажды обмолвился в разговоре со мной.

— У нас в оркестре поговаривают, что сеньор Джованни не только брат ПКП, но еще и ВКП(б), — неуверенно и робко, будто сомневаясь, стоит ли об этом говорить, произнес отец.

Патер Иннокентий вспыхнул. Я никогда не видел его таким рассерженным.

— Что за глупая болтовня! — воскликнул он. — Если я, декан ПКП, не знаю этого, откуда могут знать простые «Люхри»? Всюду им мерещатся агенты ВКЛ, рука Ватикана и прочая чушь! Я не потому советую отдать Фому в обучение к Джованни Сперотто, что он брат ПКП — а он, кстати, и не состоит в Конфедерации, а потому только, что он знает реалии Италии и Рима и поможет твоему сыну не наделать ненужных оплошностей и избежать всяких неприятностей хотя бы в первое время.

Отец смущенно молчал, а потом, извиняясь за сказанное, поцеловал патеру руку.

Не успели мы с отцом отойти и на несколько шагов, как вдруг патер окликнул нас:

— Постойте, я забыл сказать вам еще кое-что. Вчера ко мне с таким же вопросом приходил и Иоганн Томан. Это отрок, который вместе с Фомой учил у меня латынь и потом вместе с ним посещал «Воскресные чтения» Хубельмана, пояснил патер моему отцу. — Так вот, что я скажу вам — Иоганн тоже поедет в семинарию, и он так же, как и Фома, станет брать уроки итальянского у сеньора Сперотто.