Русско-турецкая война. Русский и болгарский взгляд, 1877–1878 гг.

— Ты иди принеси дрова, а я сам распоряжусь об остальном. — И распорядился: — Вставайте оттуда все мужчины и женщины, двигайтесь в сторону! Ну сейчас пусть устроятся у огня самые маленькие дети! Ну сейчас эти больные женщины сядут, а мы все остальные эту ночь проведем стоя!

Утром мы пошли из села в двухэтажную башню бея[187], в которой собралось около пятидесяти-шестидесяти фамилий, а братья Босилкова отправились через Балканские горы в Софию. Поскольку башня была крепкой и лишь пушкой можно было ее разбить, притом являлась достаточно высокой, все с нее просматривалось, мы следили, как бежали турки — слышались лишь пушечные выстрелы, звуки рушащихся домов, магазинов и черкесские голоса: «Лю, лю, лю».

Около обеда смотрим, идут три черкеса к нам. Мы все приготовили ружья и расположились у амбразур (длинных и узких окошек — изнутри в них видно, а снаружи — нет) для стрельбы. Прекратили женский и детский плач. Черкесы стали дергать двери. Из окон верхнего этажа мы направили на них ружья и крикнули им:

— Назад, мы будет стрелять!

А они нам ответили:

— Откройте, а то сейчас позовем наших товарищей, подожжем башню, и вы все внутри сгорите, потому откройте нам, чтобы мы посмотрели, что есть внутри.

— Мы вам сказали и еще раз повторяем: бегите, мы тут все умрем, но вам не откроем! — ответили им мы.

Не то чтобы мы их жалели и потому не решались стрелять, но боялись того, что как только один-два ружейных голоса будут услышаны в Джумае, сразу же налетят черкесы и башибузуки, и тогда нам станет хуже, потому остерегались — и с их, и с нашей стороны чтобы ничего подобного не произошло.

После получасовых пререканий в конце концов нам было сказано:

— Ах, свиньи-комиты, сейчас вы увидите, приведем наших товарищей и сожжем вас здесь как собак.

После краткого совещания мы решили покинуть башню, чтобы нас не постигла участь церкви в Батаке[188]. Сказали людям, что нельзя здесь больше оставаться, поэтому отсюда дальше — кому как бог даст. Женщины и дети с плачем и криками тронулись к балканскому селу Рысово, а мы — пять-шесть человек с ружьями — остались на верхнем этаже башни для того, чтобы оберегать наших жен, детей и стариков от нападения черкесов до прибытия в село Рысово. Как только мы увидели, что они приблизились к селу, мы покинули башню, пока мы дошли, селяне уже разместили детей в домах.

Поблагодарив селян, мы попросили их отвести нас к детям, чтобы посмотреть, нет ли больных, и немного приободрить их. После этого мы выставили охрану и почти все с ружьями ложились спать и просыпались. Черкесы пришли в башню, но, увидев, что она открыта, отправились все же в Джумаю. Тут мы были в безопасности, и все поуспокоились, поскольку село Рысово находилось в стороне от каких-либо дорог.

Мы со своими домашними отправились в село Быстрицу, выставив на каждой дороге караул и сельскую стражу (тут все селяне — хорошие стрелки). Один из караулов пришел и сообщил мне, что в один из загонов для скота за селом зашли семь-восемь турок в синих штанах. Мы собрали стражу, распределили по трем направлениям по нескольку человек, которые ползком приблизятся к загону и, как только услышат мое ружье, дадут залп по загону. После того как все расположились, я махнул рукой, и они дали общий залп. Мы подождали, не выйдет ли кто. Никто не вышел. В конце концов два парня пошли и заглянули в овчарню, и изнутри послышался один револьверный выстрел, и один из парней оказался легко ранен в ногу, но они сразу же выстрелили и сразили стрелка. В овчарне мы нашли семь анадольцев[189] без ружей, и лишь у двоих имелись револьверы. Раздели их догола. Закрыли ворота и запалили овчарню. Тут я понял, что нет ничего более смрадного, чем человеческое тело.

Пять-шесть раз черкесы и башибузуки налетали на село, но залпом стражи были возвращены восвояси. Быстрица расположена в часе дороги на север от Джумаи в непроходимой балканской местности, и всего один хороший стрелок может тут убить двадцать-тридцать человек. Я отправил через Балканские горы в село Рилу человека с письмом, чтобы выяснить, что нового. Оттуда мне написали, что русские пришли в Дупницу и рекомендуют незамедлительно идти в село. Мы пошли в Рилу. Домашних я отправил в Дупницу, а сам остался в Риле.

Тут мы составили две четы: одна во главе с Иваном Андреевым из Софии и Иванчо Костовым, зятем Пешо Желявеца из Софии. Во главе второй были я и Михаил Векилски из Ловеча — самоковский учитель. Наши парни были из районов Радомира, Самокова, Трына. Спустя некоторое время Иван Андреев, Иван Костов и Михаил Векилски отправились в Софию. С парнями остались Панайот-чорбаджия, его брат Иванчо, учитель Петр Рафаилов из Рилы и я (отбиваться от джумайских мухаджиров, черкесов и башибузуков, бежавших из других районов Болгарии).

Однажды мы установили казаны посреди села Стоба, чтобы приготовить ужин ребятам, а мы трое были позваны на кофе одним добрым турком из Стоба. Привязали своих коней за воротами и вошли в комнату. У очага мы нашли Стоицу из Падежа, предавшего Чапрашикова, Мициева[190] и Маркова[191].