Русско-турецкая война. Русский и болгарский взгляд, 1877–1878 гг.

Я хорошо и без труда понял, почему он рассказал мне эту притчу, и не спрашивал об ее окончании. Оно само заявило о себе, когда я собирался уходить, господин Маринчо Петров извлек из своего кармана обращение и вручил мне его. Перед тем как его взять, перед моими глазами предстали габровские учителя в тырновской тюрьме, так что я хотя бы легко отделался и не пострадал, как они, благодаря Нури-бею. Я молча взял обращение, переписал его и возвратил обратно. Но при этом принял решение не жить более в Плевне, где, согласно новым правилам, мне необходимо было учительствовать еще два года. Иначе этот поступок городского председателя я объяснить не мог. Обстоятельства вынуждают их, подумал я про себя, впредь ограничить деятельность школ, ведь в этом году они, кажется, были, как никогда, неаккуратны с жалованьем. Это подтвердилось еще более явно, когда после моего ухода мне не доплатили, и лишь после взятия Плевны русскими мне заплатили то, что были должны, в Тырново, куда я бежал после нашествия Сулеймана-паши.

В конце июня я уже был готов покинуть Плевну, и поскольку я опасался, слыша, что волнения на дорогах все еще не утихли, то выхлопотал посредством благорасположенного ко мне Нури-бея, чтобы каймакам выделил мне в качестве сопровождения двух заптиев с открытым письмом к властям Ловчи, Севлиево и Габрово, чтобы сменить их там на других, конечно же, за щедрое вознаграждение — турок без взятки не делает ничего.

Так, в начале июля я покинул Плевну, сменил заптиев в Ловче и направился к Севлиево. Там мне сказали, что свободных заптиев нет, наибольший же страх мне внушал путь оттуда до Габрово, поскольку усмирители Батошевского и Габровского восстания еще скитались по дорогам, охотясь на уцелевших комитов. Ночевать в Севлиево мне совсем не хотелось, поэтому я отправился к знакомому Садулле, которого называли, не знаю почему, пашой, и попросил его содействовать мне в получении желаемых заптиев. Он принялся убеждать, что действительно свободных заптиев нет, а еще, что мне нечего бояться, и без них я мог бы отправиться в путь. Но я настаивал, и вместо двух заптиев меня сопровождали четыре турка из нефрама[278], которые, как убедил меня Садулла, будут мне лучшими сопровождающими, чем заптии, и действительно, они меня очень выручили по дороге в Габрово.

Уже было 10 часов по турецкому времени, когда мы тронулись из Севлиево, наверное, поздновато, но и путь наш был не очень далек. Особенно я рассчитывал на хороших коней, которые везли меня. Мы ехали на двух повозках по той дороге, где встречались постоялые дворы, и помимо того, что мы оказались застигнутыми темнотой, еще и начала сверкать молния и страшно загремело. Сопровождаемые дождем как из ведра, мы доехали до Габрово. В этих неприятных обстоятельствах сопровождавшие турки очень меня выручили. Наполовину вымокшие, прибыли мы на Паскалев постоялый двор, и на следующий день, чтобы я мог взять с собой заптиев и из Габрово, мы выехали не так рано, но к полудню все же были в Шипке. Оттуда я уже думал ехать в Казанлык, а потому отослал заптиев. Пока мы отдыхали и перекусывали на постоялом дворе, прибыли два фаэтона с двумя путниками: один из них являлся стариком, другой — молодым человеком. По одежде и языку было видно, что они англичане. Старик вскоре подошел ко мне и спросил на греческом языке, откуда и куда мы едем. А затем поинтересовался, не мог бы я уступить им коней: на наемных лошадях они могли бы перейти гору, а нам оставили бы фаэтоны, дабы мы поехали в Казанлык. У нас имелся багаж, да и ехали мы на шести лошадях, а им нужно было всего три, которых я все же уступил. Мы успели сдружиться, путники оставили мне свои визитные карточки, а я дал свою. Я узнал в молодом человеке широко известного везде Баринга[279], а старик отрекомендовался мне как его дед. Они что-то спросили меня про Плевну, а я, насколько мог, рассказал о свирепствах Дели Неджиба и Челеби. Они попросили кого-нибудь порекомендовать им в городе, и я дал им визитную карточку господина Т. Вацова. Вспомнив о том рапорте, что предоставил о Батошевской резне этот туркофил [Баринг], мне совершенно не хотелось давать им карточку господина Вацова, но делать было нечего.

Мы разгрузили трех лошадей, перенесли что-то из поклажи в фаэтоны, взгромоздили остальное на шипченскую повозку, попрощались и через полтора часа были в Казанлыке.

II. Казанлык

Мой отец, которому я телеграфировал из Габрово о том, что приезжаю, вышел, несмотря на свой преклонный возраст, вместе с моими сестрами на окраину города, чтобы встретить нас. Мать жила с нами в Плевне, и мы возвращались вместе. Как только мы увидели их, то остановили фаэтоны, вышли и поцеловали руку отцу, который, плача, приветствовал нас; посадили их с нами и через несколько минут были дома, а наш багаж оставили позади.