Русское богословие в европейском контексте. С. Н. Булгаков и западная религиозно-философская мысль

Святейший Правительствующий Синод управлялся царским чиновником, обер-прокурором. Церковь становится одним из департаментов государства. Она уже не в состоянии мешать контактам с Западом и отпугивать иноконфессиональных подданных. И все же проблема национализма Русской православной церкви не была решена.

Позднее, начиная с 20-х гг. XVIII века церковь окончательно превращается в одно из орудий государственного управления. В XIX веке термин «церковь» официально заменяется термином «ведомство православного исповедания».

Возврат к национальной церкви совершился при Николае I. При нем была сформулирована идеологическая триада: «Православие, самодержавие, народность». Давнее противление православия всякому просвещению выразилось в сожжении русского перевода Библии. Священники конфессии, выделенной государством перед другими, не способны были осуществлять пастырскую деятельность для народа, обращаясь к нему на непонятном, мертвом языке. И после появления Библии на русском языке положение не изменилось, церковь выражала принудительную официальную идеологию. Государственная церковь должна была прежде всего исполнять те обязанности, которые на нее возложило государство. В обязанности клира входило насаждение верноподданнических чувств среди православного населения и политический сыск среди прихожан. «…Установляется – и очень рано – особый национальный характер поместных церквей, и это различие приводит впоследствии к великому расколу между восточной и западной церковью»[436].

В дореволюционной России «Пространный катехизис», составленный митрополитом Московским Филаретом и содержащий основы православного учения, был обязательным предметом изучения в школах на уроках Закона Божьего. Реакцией на формальное православие был внерелигиозный гуманизм, учение, пришедшее с Запада «как неизбежный протест против филаретовского катехизиса, принимаемого за полное и точное изображение учения христианства, и против полицействующего победоносцевского клерикализма, смешиваемого с истинной церковностью»[437]. В результате, отмечает Булгаков, произошел раскол русской общественной жизни на светскую и церковную. Культура оказалась отделенной от церкви, а церковь в какой-то мере осталась вне культуры и приняла «черты духовного облика старшего брата, как он изображен в евангельском рассказе»[438], т. е. в притче о блудном сыне. Церковная организация вследствие духовного деспотизма утратила всякий творческий потенциал. Мало того, она превратилась в одну из темных реакционных сил истории, пропитанную полицейским духом. «…Православие находится в национальном окостенении»[439].

Единственная в империи конфессия, поддерживаемая государством, становилась на пути демократического развития страны. В результате в России получили распространение историцистские доктрины. Историцизм превращается в «расхожий – наднациональный, надконфессиональный и надклассовый – интеллектуальный соблазн» для либералов, социалистов, марксистов и т. п. Такое состояние церкви стало причиной того, что, когда пришло время, «церковь была устранена без борьбы, словно она не дорога и не нужна была народу, и это произошло в деревне даже легче, чем в городе… Русский народ вдруг оказался нехристианским…»[440]. Преодолеть сложившуюся ситуацию, по мнению Булгакова, можно лишь, если «создать подлинно христианскую церковную культуру и возбудить жизнь в церковной ограде, победить противоположность церковного и светского – такова историческая задача для духовного творчества современной церкви и современного человечества»[441].

2. Взгляды Булгакова на православие как национальную идею

Национальная идея опирается на религиозно-культурный мессианизм, в который, считает Булгаков, «с необходимостью отливается всякое сознательное национальное чувство». Национальное чувство – это лишь отрицательное выражение данной идеи. Однако такое понимание национальной идеи не должно вести к националистической исключительности, напротив, только оно положительным образом обосновывает идею братства народов, а не безнародных «граждан» или «пролетариев всех стран», отрекающихся от родины. Может ли православие сыграть роль такой идеи?

Булгаков утверждал, что русский народ мудрее своей интеллигенции, потому что его мировоззрение и духовный уклад определяются христианской верой. Такой народ, переживая тяжелейшие потрясения, сумел устоять, остаться существовать лишь благодаря своей вере в Христа и Его учение, благодаря христианскому подвижничеству.

«Душа православия есть соборность. По справедливому замечанию Хомякова, “одно это слово соединяет в себе целое исповедание веры”»[442]. Словом «соборная», отмечает Булгаков, в православном символе веры передается слово кафолическая. «В различном произношении этого греческого слова выражается разница между православием и католичеством: первые суть кафолики, вторые – католики».