Читаем Русское движение за тридцать лет (1985-2015) полностью

Почему власть за все эти годы даже не пыталась выслушать свой народ? Почему она общается со своими людьми только посредством ОМОНа, обещаний или денег для сбора массовки на митинги в поддержку себя? <…>

Я постоянно на политсоветах отстаиваю позицию, что с либералами идти никуда нельзя, но я слышу и разумные аргументы от соратников, которые говорят, что даже 6 лет власти Путина нам не пережить на свободе. И шанса на глобальные изменения более не будет. Я не боюсь ни тюрем, ни расправы, как и многие, с кем я имею честь общаться, но я боюсь, что мой величайший народ и моя великая страна погибнет, даже не сражаясь».

Нельзя не признать, что у Демушкина — крепкая позиция, за ним есть правда. И их заочный спор с Рогозиным — не из тех, что решаются на словах, а из тех, что разрешаются только историей. Которую, однако, творим все мы в меру своего разумения.

Я не думаю, что сегодня уже пришло время подвести под этим спором черту и однозначно решить, кто был в нем прав. Слишком сложна наша эпоха, слишком неясно наше будущее, весы, мне кажется, еще колеблются. Слишком много у русского националиста, действительно, есть расхождений в национальном вопросе с Путиным, как в теории, так и на практике.

Но в одном Рогозин, мне думается, был прав абсолютно: русским националистам следовало, хотя бы из тактических соображений, пусть скрепя сердце и скрипя зубами, интегрироваться во власть — вместо того, чтобы бесплодно угробить весь потенциал Русского движения в противостоянии Путину, не имевшем никаких перспектив. Плоды этого ложного выбора мы все сегодня пожинаем. Между тем верно определивший свое место Рогозин делает для России и русских больше, чем мы все могли бы. Хотя легко можно себе вообразить, как ему там, наверху, трудно и одиноко, какое бешеное сопротивление вызывает его позиция и сколько могущественнейших врагов он нажил себе среди самых влиятельных людей.

Конечно, и у него не всегда дело идет так уж гладко, как хотелось бы, особенно если иметь в виду политическую проекцию его государственной деятельности. Я вспоминаю свою встречу с ним в вице-премьерском кабинете 2 апреля того же 2012 года, куда я пришел, чтобы предложить свою поддержку. «Армия и флот должны стать русскими, говорил мне Рогозин тогда. — Готовьте команду журналистов, после инаугурации Путина возникнут новые возможности».

Я выполнил это пожелание, но попытки связаться затем с вице-премьером, чрезмерно занятым своими новыми обязанностями, стали срываться одна за одной. А летом я узнал, что во главе Общественного совета при Дмитрии Олеговиче встал Михаил Ремизов, креатура Павловского и Белковского. И я понял твердо: дела не будет. Еще пара несозвонов и невстреч с Д.О. (я не настолько наивен, чтобы считать их случайными) — и я закрыл для себя этот вопрос.

У меня, однако, есть твердое правило не смешивать личное с общественным[213]. Соображения карьеры никогда меня не волновали. Поэтому мой переход из непримиримой оппозиции в конструктивную — вполне осознанный выбор.

Дело в том, что ряд новых обстоятельств показал мне воочию, что и в высших эшелонах власти не все так безнадежно. Что далеко не все в окружении Путина растленны и продажны, и что разумное слово русского националиста и там может быть услышано и понято (подробности и имена я обозначать не стану, но за свои слова ручаюсь). Отодвигая от власти и собственности в России системных либералов, путинская когорта вновь, пусть и вынужденно, вызвала к жизни и сделала востребованным патриотизм[214]. В самых разных стратах общества, включая элитные. А патриотизм, гласит теория, есть первая, низшая фаза национализма. Эволюция патриота к националисту — неизбежный процесс.

Значит, наш долг — пахать эту ниву, сеять в нее семена русской национальной мысли, растить новые поколения нашей будущей элиты в правильном сознании. Так я понял призыв нового времени.

И время меня услышало тоже. После того, как была опубликована моя статья «Игра после мата», где я подвел черту под бурными событиями минувших осени-зимы, я получил предложение от издательства «Алгоритм» об издании новой книги «Путин в русском поле» (вышла в начале 2013 года). Продолжились мои консультации с Российским институтом стратегических исследований. А в июне я получил неожиданный звонок от Константина Затулина: Путин поручил ему организовать передачу «Русский вопрос» на ТВ, в моем лице требуется эксперт и сценарист. Я, конечно, согласился; с тех пор в эфир вышли десятки подготовленных мною сюжетов. В августе в «Литературной газете» вышла еще одна моя злободневная статья: «Национал-либерализм» (в развернутом виде ее позже опубликует «Наш современник» под названием «Полюбил либерал националиста…»). И т. п.

К лету 2012 года политический расклад в российском обществе выглядел так. На поле — три главных игрока: правящий режим (его по праву олицетворял Путин); системные и несистемные либералы всех сортов и национал-патриоты также всех сортов. Попытка проверить власть и лично Путина на прочность показала, что запас искомой прочности достаточно велик.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 Великих Феноменов
100 Великих Феноменов

На свете есть немало людей, сильно отличающихся от нас. Чаще всего они обладают даром целительства, реже — предвидения, иногда — теми способностями, объяснить которые наука пока не может, хотя и не отказывается от их изучения. Особая категория людей-феноменов демонстрирует свои сверхъестественные дарования на эстрадных подмостках, цирковых аренах, а теперь и в телемостах, вызывая у публики восторг, восхищение и удивление. Рядовые зрители готовы объявить увиденное волшебством. Отзывы учёных более чем сдержанны — им всё нужно проверить в своих лабораториях.Эта книга повествует о наиболее значительных людях-феноменах, оставивших заметный след в истории сверхъестественного. Тайны их уникальных способностей и возможностей не раскрыты и по сей день.

Николай Николаевич Непомнящий

Биографии и Мемуары
Мсье Гурджиев
Мсье Гурджиев

Настоящее иссследование посвящено загадочной личности Г.И.Гурджиева, признанного «учителем жизни» XX века. Его мощную фигуру трудно не заметить на фоне европейской и американской духовной жизни. Влияние его поистине парадоксальных и неожиданных идей сохраняется до наших дней, а споры о том, к какому духовному направлению он принадлежал, не только теоретические: многие духовные школы хотели бы причислить его к своим учителям.Луи Повель, посещавший занятия в одной из «групп» Гурджиева, в своем увлекательном, богато документированном разнообразными источниками исследовании делает попытку раскрыть тайну нашего знаменитого соотечественника, его влияния на духовную жизнь, политику и идеологию.

Луи Повель

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Самосовершенствование / Эзотерика / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное