Однако это не мешало им продолжать пользоваться благородным статусом. Автор недавнего исследования сословий России справедливо замечает, что «сама банальность образа обедневшего русского дворянина показывает, что дворянство не было сословием, которого чуждались, несмотря на значительную экономическую нисходящую мобильность»[88]
. Огромные различия в крепостнической собственности среди помещиков в России не были новостью. Данные по Тамбовской губернии конца XVIII века показывают, что четырьмя крупнейшими душевладельцами были Л. А. Нарышкин – 8444 крепостных, Д. Л. Нарышкин – 3750 душ, граф К. Г. Разумовский – 5750 душ и П. П. Баташов – 2905 душ. Для сравнения – среди их соседей числятся четверо с самым скромным числом душ: трое владели двумя крепостными и один помещик владел только одним[89].Этьен Дюмон предположил, что одна из причин обнищания стольких русских дворян заключалась в том, что они редко брали на себя труд посещать свои поместья и должным образом управлять ими. В противном случае, утверждал он, они вполне могли бы легко увеличить свой доход в пять, даже в десять раз, улучшив тем самым не только свое собственное положение, но и положение своих крепостных. Вместо этого они обычно проводили лето, живя в одной из своих деревень, никогда не покидая ее, чтобы провести надлежащую инвентаризацию остальных своих земельных владений. Если бы иностранцам было разрешено покупать землю в России, «ничего нет легче, как получить из имения восемнадцать процентов на свой капитал». Явный вывод из замечания Дюмона состоит в том, что в целом русские дворяне были слишком безответственны и ленивы, чтобы беспокоиться о решении проблемы, отсюда и беспрецедентная бедность, которую он приписывал им[90]
. Его точку зрения дополняет следующее наблюдение Н. И. Тургенева, современного ему летописца России и русских: «Дворянское сословие в России многочисленно. Есть очень богатые, есть очень бедные, живущие на клочке земли с двумя или тремя семьями крепостных, которых они эксплуатируют, как только могут. В некоторых деревнях есть дворяне, которых нельзя отличить от крестьян ни по внешнему виду, ни по образу жизни и занятий, которые, тем не менее, никогда не покидая своих пепелищ, продолжают владеть по праву, принадлежащему исключительно дворянству, несколькими душами себе подобных существ»[91].Наблюдение Тургенева, в свою очередь, находит подтверждение в дневниковой записи 1805 года купца Ивана Толченова о случайной встрече в Тверской губернии к северу от города Устюжины с некоторыми обедневшими дворянами:
В сих окрестностях живут во множестве мелкопоместныя дворяне, из коих некоторыя не только не имеют приличного своего званию воспитания, но и от службы удаляются. В числе таковых три брата по фамилии Розбитныя, имеющие за собою 7 душ, содержат почту и сами на козлах ездят в русском сером кафтане и совершенно крестьянском одеянии и притом все трое молодых лет[92]
.Дэвид Рансел комментирует: «Положение этих дворян весьма контрастировало ‹…› с той жизнью, которой [купец Толченов] наслаждался в своем [родном городе] Дмитрове»[93]
. Ко второй половине правления Александра и через несколько лет после драмы 1812 года в сельской дворянской жизни, кажется, мало что изменилось, по крайней мере если судить по яркому описанию случайной встречи с представителями местной знати в Одоевском уезде Тульской губернии из дневниковой записи 1818 года 18-летнего А. А. Тучкова: «На дороге встретили мы одного из здешних помещиков – у него 5 душ, и он шел осматривать труды своих рабов. Нельзя было поверить, чтобы этот человек был помещиком: белье, шлафрок, зеленая фуражка с красным ободочком, белые чулки. Мужичьи сапоги – вот весь его наряд, грудь нараспашку и с палкою, и небритою седою бородой. Хорошо, что извозчик сказал мне, что это барин, а зовут его Афанасий Степанович». Тучков находился в этом районе по служебным делам, составлял топографический и статистический отчет, и эта встреча заставила его заметить: «Что же касается до самих помещиков, то я не знаю, с чем можно их сравнить – вот их образ жизни: встают рано, пойдут осмотреть работу крестьянина, секут, ежели покажется дурною, потом пьют травник и сивуху, не знаю только, в какое время: я видался с иными поутру рано, с другими поздно, с иными в полдень, и везде заставал если не водку (ибо это дорого), то сивуху или травник. Из числа этих праздношатающихся разбойников и пьяниц не исключаются и женщины; без сомнения, последних гораздо меньше».