Русское дворянство времен Александра I

Затем Тучков перечисляет «имена всех негодяев Одоевского уезда» и по инициалам идентифицирует шестерых мужчин и двух женщин. Его взгляд на продолжающийся социально-экономический ущерб, причиняемый такими представителями знати, ожидаемо пессимистичен, даже для подростка: «Никогда не истребятся злые властелины, ибо их и много, и большая часть в ужаснейшем невежестве: они любят иметь рабов, ибо они сами рабы, но не ищут своей собственной свободы, а довольствуются тем, что могут угнетать других»[94]. Выводы Тучкова были основаны на его наблюдениях за представителями значительной категории мелкопоместных дворян, которым принадлежало менее ста крепостных, а порой (и это было даже типичнее) менее двадцати.

Именно эта группа, как отмечает Жером Блюм в своем классическом исследовании русских помещиков и крестьян, была особенно бедной. Ими велась постоянная борьба за то, чтобы свести концы с концами, так что у них не было ни времени, ни средств, чтобы должным образом поддерживать свой социальный статус, и они едва ли могли позволить себе покинуть свой «мелкопоместный сельский мир», даже когда у них была возможность или стимул сделать это. Блюм приводит в пример отчет, составленный в 1857 году рязанским дворянином, в котором выяснялось, что 1700 дворянских семей, или четверть всех дворянских хозяйств этой губернии, были настолько бедны, что «вместе со своими крестьянами составляют одно семейство, едят за одним столом и живут в одной избе». Блюм полагает, что дворяне в значительной степени сами были ответственны за такое положение дел: «Их упорное поддержание многовекового обычая делить свое недвижимое и личное имущество между наследниками имело неизбежный результат дробления вотчин с каждым последующим поколением». Вторя современной описываемым событиям точке зрения Дюмона, Блюм считал, что их «непредусмотрительность и расточительность» (типичные для катастрофической привычки использовать с трудом полученные ссуды в первую очередь для поддержки предпочитаемого ими роскошного образа жизни) усугублялись их общим отсутствием интереса к способам улучшить свои сельскохозяйственные операции и тем самым добиться более высокой отдачи от своих земельных владений[95].

Однако очевидная причина была в том, что представители дворянского сословия получали свое значение, богатство и социальный статус не только из-за службы, которую они оказали трону (а также из своего предполагаемого более высокого культурного уровня), но и в решающей степени из-за своего положения помещиков, а также и количества крестьян в их владении. Ключевым показателем богатства в дореформенной России было не количество земли в собственности, а количество крепостных. Фактически, с конца XVIII века у большинства дворян было лишь небольшое количество крепостных: свидетельства 1777 года, приведенные одним специалистом, показывают, что 32 % дворянских землевладельцев имели менее десяти крепостных, а еще 30 % владели десятью-тридцатью крепостными. Только 16 % дворян-землевладельцев владели более чем ста крепостными – они составляли среднюю категорию (среднепоместное дворянство), если у них было до пятисот крепостных, или высшую категорию (крупнопоместное), если у них было более пятисот. Большинство, кто владел менее чем ста крепостными, составляли категорию мелких собственников (мелкопоместное).

Эта ситуация продолжалась и в XIX веке, так что к 1858 году 40 % всех землевладельцев владели менее чем двадцатью крепостными. По-настоящему богатыми были лишь сравнительно немногочисленные действительно крупные землевладельцы с более чем шестью тысячами крепостных, а в XVIII и первой половине XIX века их насчитывалось не более ста пятидесяти семей. Исследование Рязанской губернии показывает, что мелкопоместное дворянство в особенности сокращалось с каждым десятилетием: в 1794 году было 7800 мелких поместий, шестьдесят лет спустя – 6300. В 1815 году насчитывалось 6400 мелких дворянских землевладельцев, из них только 5200 осталось к 1857-му[96]. Кроме того, все большее число потомственных дворян вовсе не были владельцами крепостных. Поражает статистика: 77 % российских офицеров, сражавшихся при Бородине в 1812 году, не являлись ни собственниками имений, ни их наследниками[97]. Менее чем через десять лет после окончания правления Александра I данные, относящиеся к 1834 году, показывают, что из 106 000 дворян с менее чем ста душами 17 000 вообще не имели земли[98].