Русское дворянство времен Александра I

Исследование С. А. Корфа о русском дворянстве, которое также появилось в 1906 году, объясняет это положение прежде всего «крайним невежеством» большинства дворян: «В провинции царила еще грубость нравов и почти полное отсутствие образования». Взяточничество и карточная игра обычно составляли их основные интересы. Корф цитирует современного ему автора дневника А. И. Михайловского-Данилевского, утверждавшего, что «из ста домов в девяноста домах играют», поскольку практически не было другого известного способа скоротать время. «Что же касается взяточничества, — едко заключал Михайловский-Данилевский, — то роль, сыгранная этим пороком в русском обществе, уже слишком хорошо известна, чтобы нам приходилось на ней останавливаться». Многие из избранных дворянством судей и заседателей, по критическому суждению Корфа, «были люди опытные в том, чтобы склонить весы правосудия на ту сторону, которая больше даст». Суды характеризовались «полным неуважением к личности истца и подсудимого», и они были просто слишком коррумпированы, чтобы расследовать злоупотребления помещиков в отношении своих крепостных. Правительство обращало внимание только на самые худшие случаи, «так что можно себе представить, что происходило в провинции в помещичьей жизни» незамеченным и безнаказанным, учитывая неспособность правительства принять какие-либо эффективные меры[421].

За несколько лет до Корфа Н. Ф. Дубровин, плодовитый летописец русской жизни при Александре I, уделил этому вопросу значительное внимание. Он указывает на то, что хаотическая система правосудия была наследием правления Павла I. В качестве одного из примеров того, как обстояли дела после воцарения Александра I, Дубровин приводит обзор, проведенный А. С. Строгановым в 1803 году, который установил, что в тюрьмах Санкт-Петербургской губернии находилось 4845 заключенных. Примечательно, что Строганов счел возможным немедленно освободить 4607 из них, в результате чего в тюрьме осталось всего 238 человек, что принесло ему царскую благодарность за столь благотворительное достижение[422]. Однако такие благие намерения вскоре были вытеснены повальной коррупцией и систематическими злоупотреблениями со стороны тех, чья работа заключалась в обеспечении отправления правосудия. К концу правления Александра I парализующее сочетание неэффективности и продажности привело, по некоторым оценкам, к накоплению около 2 миллионов нерассмотренных судебных дел[423].

Сенатор и ведущий московский масон И. В. Лопухин назвал коррупцию в системе уголовного правосудия неизлечимым ядом. Со своей стороны, Карамзин пошутил, что, если спросить: «Что происходит в России?», ответ будет состоять из одного слова: «Воруют!» Взятка носила системный характер: истец никогда не приходил в суд с пустыми руками. Даже бедняк приносил хотя бы полотенце, банку меда, немного имбирных пряников или просто буханку хлеба. Церковь приложила некоторые усилия, дабы пробудить национальную совесть, выступая против зла коррупции. В знаменитой проповеди дворянству Тульской губернии в декабре 1804 года митрополит Амвросий, выступая против коррупции в судах, заявил: «Слабы все законы гражданские, где нет закона совести, нет истины и верности, где попираются вера и добродетель». Она получила широкую известность, была переведена на французский язык и опубликована в «Вестнике Европы». Амвросий вернулся к этой теме в своей проповеди в январе 1815 года, явно полагая, что его обращение стоило повторить. Но его усилия были безрезультатны: это был глас вопиющего в пустыне. Оглядываясь назад, Дубровин предполагает, что полезным коррективом могло бы быть активное и бдительное общественное мнение, но его поразил тот факт, что жизнь в те дни была отмечена отсутствием какого-либо представления об общем благе или коллективных суждений о людях и обществе в целом, равно как и любого чувства стыда или ответственности перед законом[424].