Русское иго, или Нашествие ушкуйников на Золотую Орду

«Что такое была первая, коренная территория Руси (я не собираюсь сейчас, конечно, вдаваться в это очень уж подробно)? Это был торговый путь, это был вот этот путь из варяг в греки. И — небольшие, крохотные славянские поселения, возникавшие в силу простой миграции и никогда не претендовавшие на превращение ни во что другое более сложное в плане «урбанизации». Когда этот фактор сошел на нет, то, как бы ни объяснялось, каким образом вот эти глухие леса становятся центром государства, все существующие объяснения неубедительны. Сами по себе эти места полупригодны для жизни человека в принципе, тем более, для жизни заинтересованной. Надо понимать, что эта страна, этот центр страны, он перенял путь из варяг в греки чем-то другим. Это была логика заселения местности, но не колониальная логика, ибо речь шла о пустых территориях, но это была логика абсолютно бедного центра в силу просто природной закономерности. Так существовал Новгород, который механически перенял эту модель от предыдущего периода, просто он просчитал, что торговать выгодно уже теперь не транзитно, а — иным путем. И создал богатую, процветающую республику на территории, где, собственно говоря, хлеб не растет. Там нельзя прокормить население, но, тем не менее, Новгород протянул щупальца вплоть до Урала, откуда шел мех, разнообразное природное сырье, которое позволяло быть богатым. И оно, что интересно, идет из тех мест, где вообще жить нельзя. Все это «сырье» идет, скажем, в Новгород, где тоже, на самом деле, жить нельзя и прокормиться нельзя, но за счет внутреннего транзита можно получать выгоду. На самом деле, Новгород — поселение трапперов, это поселение людей, которые не обживаются там для того, чтобы там существовать. Они — добытчики, которые идут дальше и дальше. Москва, взяв Новгород — она всегда понимала источник богатства и процветания Новгорода — принимает на себя частично эту функцию, эту модель поведения, в которой государство, то есть некий центр, всегда является не производителем, а распорядителем, регулятором. Не отсюда ли идет представление о том, что естественность расселения людей, естественность физического существования, — это неглавное, а главное — это работа на интересы государства. Отсюда берут начала истоки давления на человека, на личность. И все — в интересах государства. Попадается другое население на пути, что называется, «инородцы», оно — проглатывается, оно — ассимилируется, оно — колонизируется»[57].

Государство «давило» — с одной стороны, а русский народ — с другой — и сам не сопротивлялся, а искал «легких путей». Но обвинять его в этом вряд ли стоит.

«В России вся идея была в том, чтобы выжать из земли как можно больше, вложив в нее как можно меньше времени, труда и средств. Всякий россиянин стремился отвязаться от земли, крестьянину больше всего хотелось бросить пашню и сделаться коробейником, ремесленником или ростовщиком. Деревенскому купцу — пробиться в дворяне, дворянину — перебраться в город или сделать карьеру на правительственной службе. Общеизвестная «безродность» русских, отсутствие у них корней, их бродяжьи наклонности, столь часто отмечавшиеся западными путешественниками, привыкшими к людям, ищущим своих корней в земле ли, в общественном ли положении, в основном проистекают из скверного состояния русского земледелия, то есть неспособности главного источника национального богатства — земли — обеспечить приличное существование»[58].

Князь Бравлин — первый ушкуйник

До сих пор в среде исследователей нет единого мнения о том, когда появились ушкуйники, когда произошли их первые походы. Сколько исследователей, столько и мнений. Но обнаружить исходную точку, как нам кажется, все же не удастся. И всего по одной причине — из-за нехватки первоисточников, особенно тех, что создавались в X, XI или XII веке.

Вот мнение авторитетного в исторической среде исследователя: