И то же самое можно сказать о Милюкове, который участвовал в первом Временном правительстве, который творил февраль активно, кто говорил, что революция возникла не в феврале 1917 года, а первого ноября 1916 года, потому что его речь, речь Керенского, речь Шульгина, речь Пуришкевича – она послужила толчком к тому, что произошло в феврале. И этот Милюков, который уже вышел из первого Временного правительства, кончил тем, что сказал: «Февраль? – к чему он привел? Он привел к Брест-Литовскому миру и расчленению России, а октябрь… К чему привел октябрь? Октябрь привел к тому, что Россия стала единой, что Россия стала побеждающей Гитлера надеждой мира. И, – сказал он, – когда мы видим достигнутые цели, лучше приучаешься ценить средства, при помощи которых достигается эта цель». Это значит, что цель оправдывает средства. То есть, иезуитское правило, иезуитская мораль была принята – кем? Самим Милюковым! Который для того, чтобы низвергнуть большевиков или октябрь, не постеснялся заключить союз с немцами в Киеве в 1918-ом году и провозгласить свою готовность пойти на монархический образ правления, не только тогда, когда этот вопрос решался в первые дни революции, но и в половине 1918-го года, когда уже вопрос этот был предрешен, и восстановление на престол русский нового монарха обозначал бы новую гражданскую – может быть, более длительную, может быть, более кровавую – гражданскую войну.
Я хочу сказать, что первое и главное, что представляла собой февральская революция – это была революция национальная, и в таких масштабах, которые поражали воображение людей, знающих историю и предубежденных против всякой революции, любой. Это было, как выразился Струве, чудо. Но потом чудесами стали злоупотреблять. И Ленин, который раньше говорил, что это была социалистическая революция, потом стал говорить, что октябрь не мог быть социалистической революцией. Он потом, когда большевики победили в гражданской войне, сказал: «Октябрь был чудом. Польская война была чудом. То, что русский народ, трудящиеся и крестьяне, выносили в течение трех лет такие страдания, – чудо». Ну, если уж безбожник Ленин, марксист-ленинист, мог апеллировать к чуду для объяснения того, что он сам в значительной мере произвел – и главным образом произвел именно он… Это ведь поразительно, что вместо марксистского анализа того, почему октябрь победил, сам Ленин через три года после победы все время ссылается на чудо. И на чудо ссылается Троцкий. Такой же безбожник и такой же марксист, который должен был экономическими причинами объяснить крушение февраля и победу октября.
Февраль, на мой взгляд, был не только вестью о свободе, он был и апофеозом свободы для человека, для трудящихся русских и для человечества. Для всех, без различия. Иноплеменников, иноверцев. В излишестве свободы или, вернее говоря, в несогласованности свободы с другими, столь же важными ценностями, может быть и главный порок или причина неудачи февральской революции. Во всяком случае – она была не буржуазно-демократической революцией, а гуманистической, не только демократической, освободительной в буквальном смысле слова, что она не была государственным переворотом, как говорили большевики в первое время.
Главный вопрос, который задают, когда говорят о февральской революции или, я бы сказал, главное обвинение, которое выдвигают против нее – это то, что, собственно говоря, февраль был обречен. Он был обречен в силу того, что Февральская революция разыгралась во время войны. А как говорили циммервальдисты, то есть полу-пораженцы, уже в эмиграции: либо война съест революцию, либо революция съест войну. Февральская революция не могла съесть войны, потому что это значило бы, что она должна быть бесчестной, нарушить обязательства, которые приняло царское правительство от имени России, и тем самым Россия лишилась бы содействия своих союзников, всяческого содействия: не только морального, но и финансового, экономического, и вообще перешла бы как бы в лагерь центральных держав. Съесть войну революция не могла. Значит, естественно, что революция была съедена войной, и, если большевики победили – это неизбежный исторический процесс. Февраль был в этом смысле обречен, и большевики чем были? – они были только орудием в руках истории. Историческая метла смела февраль, февральскую революцию, и надо не понимать хода исторических событий, чтобы быть в какой-то претензии или защищать постфактум февраль. Я с этим решительно не был согласен тогда, когда этот вопрос практически или политически стоял, я с ним и сейчас не согласен, хотя я прочитал уйму книг на эту тему «за» и «против».