С Пильняком меня связывает довольно много воспоминаний еще по Петербургу, по Москве, наконец по Парижу, куда он приезжал тоже, я с ним все время встречался почти ежедневно. У меня есть воспоминания несколько малоизвестные, может быть даже никому неизвестные. Это было еще в Москве, он обратился ко мне с предложением сделать иллюстрации к его книге «Дневник Jean`a Сухова». Вся оригинальность этой книги заключалась в том, что это не он написал эту книгу, а это был действительно дневник какого-то провинциального человека, не имевшего никакого отношения к литературе, никогда не мечтавший о том, что эта книга будет издана. Если бы эта книга появилась, то, можно сказать, что это был бы в своем роде литературный «Таможенник» Руссо. Ничего интересного в содержании этой книги, этого дневника, по существу, не было, но интересна была форма, то есть любительское писательство. Пильняк сделал некоторые орфографические исправления, и оставил этот текст совершенно нетронутым. Когда Пильняк предложил мне сделать иллюстрации к этой книге, то я, начав эти рисунки, понял, что не смогу их исполнить, потому что для этого надо быть совершенно безграмотным художником, рисовальщиком. Это гораздо труднее, чем делать вещи академически правильные. Я попросил мою жену сделать эти рисунки. Она согласилась. Она никогда не рисовала и не была художницей. И вот по моим указаниям, под моими наблюдениями она, весело смеясь, делала эти рисунки. Эти рисунки Пильняку очень понравились. В конце концов издатель сделал клише, у меня имеются все оттиски. Но потом издатель оказался в материальных затруднениях, а государственное издательство от подобной книги, разумеется, отказалось. Таким образом книга эта не вышла. Судьба этого текста мне, к сожалению, неизвестна. У меня сохранились только рисунки, сделанные моей женой, не оригиналы, а оттиски, и некоторые отрывки текста, которые прикреплены были к этим рисункам.
Последний раз я видел Пильняка, точнее, виделся с Пильняком ежедневно в 1933 году, когда он провел несколько дней в Париже. Он был очень тепло встречен французской литературной средой, так как к тому времени успели уже выйти из печати на французском языке наиболее сильные из его вещей: «Голый год» (изд. «Галлимар», Париж, 1922), «Красное дерево» (изд. «Европа», Париж, 1928), «Волга впадает в Каспийское море»» (изд. «Каррфур», Париж, 1931) и другие.
Я сделал огромное количество портретов. Я уже упоминал о портрете Горького, о портрете Ленина, о портрете Блока, Маяковского, Пильняка. Мною был сделан еще целый ряд портретов писателей – Федора Сологуба, Анны Ахматовой, Бориса Пастернака, Георгия Иванова, Мейерхольда, Федора Комиссаржевского. Затем Герберт Уэллс, который приезжал в 1920 году в Петербург. Виктор Шкловский, Алексей Ремизов, Михаил Кузьмин, Корней Чуковский и очень много других. Но кроме этого мне был сделан так называемый социальный заказ от правительства сделать целый ряд портретов политических деятелей тех лет. Одним из них был Карл Радек, который, засмеявшись, сказал мне, что социальный заказ – это не совсем социальный заказ, но это социальный приказ. Отказываться от приказа, конечно, было невозможно. Но кроме того, я не могу сказать, что я не получил от этого удовольствия, потому что все-таки я чувствовал, что я запечатлеваю образы лиц, которые войдут в историю. Положительные лица или отрицательные – это совершенно другой вопрос. Мне пришлось сделать портреты Каменева, Луначарского, Зиновьева, Ворошилова и многих других. Вскоре, когда я был уже за границей, в 1925 году неожиданно для меня вышел в «Советской России» громадный альбом моих портретов, в государственном издательстве с предисловием Луначарского. И вот я здесь получил три экземпляра авторских этого альбома. Два из них я сразу же подарил моим друзьям, а третий остался у меня до сих пор. Судьба этого альбома очень интересная. Когда начались сталинские чистки, то этот альбом был изъят по приказу Сталина из всех библиотек советских и частных собраний, предан сожжению на том основании, что те лица, которые напечатаны в этой книге, почти целиком все были им уничтожены. И вот эта книга у меня сохраняется.
Да, один остался, и он, между прочим, был изъят из этого альбома – это портрет Клима Ворошилова, потому что он не был анти-сталинистом, не был троцкистом. Кроме этого, я сделал портрет Тухачевского, Бухарина и многие другие.