Положение масонства в первые годы царствования Екатерины II очень неясно. Есть только отрывочные и не полные сведения. Так, в бумагах И.П. Елагина, находящихся в Государственном архиве, остались документы, указывающие, что в Петербурге существовала тогда ложа Счастливого согласия (der glьcklichen Eintracht), которая обратилась (15 декабря 1762 г.) к берлинской ложе Трех глобусов с просьбой о признании ее. Берлинская ложа, от 7 апреля 1763 г., прислала это признание на имя не названного в бумаге великого мастера и братьев ложи, где одобрила ее работы и объявила ее своей ложей-сестрой. К письму братьев берлинской ложи прибавлено было официальное свидетельство о законности петербургской ложи и правильности ее работ. Далее из этой переписки находится в бумагах Елагина еще письмо от великого мастера Трех глобусов к великому мастеру и братьям Счастливого согласия с изъявлением готовности поддерживать переписку (в мае 1763 г.) и письмо, того же времени, от «покрывателя ложи» (tuilleur) Трех глобусов в ложу петербургскую, с просьбой уплатить луидор за изготовление футляра для патента, присланного ложе Счастливого согласия, и еще прислать что-нибудь (den beliebigen Douceur) для него самого, при чем он предлагает, наконец, поставлять в ложу орденские знаки, передники и т. п.
Далее, в 1764 г., во время следствия над Мировичем, этот последний на допросе показал только на одного соучастника в его деле – поручика Великолуцкого пехотного полка Аполлона Ушакова. Когда стали разыскивать Ушакова, то оказалось, что он был послан с казенными деньгами к князю М.Н. Волконскому и на дороге утонул в реке. Взяты были его бумаги. В них оказались следующие масонские вещи. Во-первых, листок с изображениями двух колонн, треугольника, молотка и других масонских знаков, составляющих принадлежность так называемого ковра. Во-вторых, на лоскутке бумаги отрывок масонского катехизиса с надписью «апрантифской», т. е. ученический[58]
.Можно думать, таким образом, что масонство не прерывалось со времени Елизаветы. Вскоре оно начинает выказываться яснее, без сомнения, потому, что расширяется самая его деятельность. Число его прозелитов становится больше, масонские связи размножаются, и к нам быстро начинает передаваться то брожение, которое в то время происходило в европейском, особенно немецком масонском мире.
Когда в 1750–1760 гг. стали особенно распространяться так называемые «высшие степени», т. е. к трем степеням английского масонства начали прибавляться новые степени новейшего изобретения, порожденные фантастическими наклонностями масонства или интригой, – эти новые системы и степени получали известность и у нас, возбуждали любопытство и, наконец, бросали корень и утверждались в русских ложах. За границей русские вступали в эти новые степени; так, граф Мусин-Пушкин отставил от английской системы, вступил в тамплиерство; другие приносили французские степени и т. п. В то же время иностранные масоны, особенно немецкие, являлись в Россию, в остзейские города и Петербург, и вели свою пропаганду, по убеждению или по интриге, и в скором времени породили даже оригинальные русские попытки таких же изобретений.
Высшие степени имели у нас, как и в западных ложах, большой успех, потому что, если только им верили, они представляли много завлекательного. Большинство «членов» ордена было из людей, по своим понятиям или по складу ума склонных к чудесному, и когда в них укоренялась мысль, что глубочайшая истина хранится где-то в сокровенной тайне и может быть получена только посредством посвящения, то набрать себе всевозможных «градусов» становилось в них самым естественным стремлением. Так это действительно и было; наши масоны, как известно по историческим свидетельствам, употребляли всевозможные усилия, тратили огромные деньги на то, чтобы собрать все существующие степени и масонские секреты и отыскать между ними истинное масонство. Так было с Елагиным, князем Репниным и многими другими; тем же искательством занят был и Новиков… Для людей светского образования и высшего общества высшие степени были привлекательны и своей внешней формой. Мы сказали уже, что почти все они были рыцарские, по связи с тамплиерством, крестовыми походами и т. п. Разноцветные ленты, ордена, символы (так называемые «регалии»), торжественные обряды с рыцарским характером, громкие титулы, переименование в латинские псевдонимы – все это, принимаемое за чистую монету, было любопытно, льстило самолюбию и аристократическим притязаниям. Когда наши масоны отправляли своих депутатов на Вильгельмсбадский конвент в 1782 г., они замечали в своей записке, что тамплиерские градусы с их пышными церемониями, рыцарским одеянием, крестами, кольцами, епанчами (т. е. мантиями) и пр. очень нравились в России, как нации военной, где только знатное дворянство занималось масонскими работами.