Читаем Русское мировоззрение. Как возможно в России позитивное дело: поиски ответа в отечественной философии и классической литературе 40–60-х годов XIX сто полностью

Русское мировоззрение. Как возможно в России позитивное дело: поиски ответа в отечественной философии и классической литературе 40–60-х годов XIX сто

Виктор Петрович Филимонов , Сергей Анатольевич Никольский

Молодой крестьянин, от лица которого ведется рассказ, отпущенный на оброк и проживший восемь лет в Петербурге приказчиком у купца, возвращается на родину. Радость возвращения исчезает при виде крепостной деревни, от которой он уже успел отвыкнуть:

… Везде селения худые,В жилищах дымных пустота,Одежды на людях грязные,Умы покрыла темнота.В полях непаханой землиИ прочих мест гораздо боле,Повсюду видны пустыри —От безуспехов во неволе.О, участь горька мужиков!В тумане дни их протекают.Мне жаль себя и земляков:В нас все таланты погибают[634].

Вся заключительная часть повести — обвинение крепостникам-помещикам, написанное совершенно в духе революционных демократов:

… утренняя заряВ сердцах у русских занялася,Хоть в темноте еще горя,Но уж приметно проясняся.

………………………………………..

Светает день, народ молчит,Судьбы свои обозревает.Находят тучи, месть ворчит —Бояр род гордый не внимает.Страдает мир, бичи ликуют,В чертогах, в роскоши живут,Но тайно между тем тоскуютУжасного определенья ждут[635].

Таким же неуклюжим слогом ведется далее рассказ о барской расправе над крепостными. Но в описании наказания мы слышим не только голос барина-садиста, а и крепостного, наказание исполняющего. Эпизод этот, с точки зрения автора, выглядит так:

В конюшню варвар-ра ведите!

……………………………………..

И вот толпа двоих вела,Как в пышну спальню новобрачных.Не сваха только главным шла —Помещик, бич рабов несчастных.Преступник шел, объятый страхом,Как бездны страшный истукан.Лицо покрылось чудным прахом —Пришел в конюшню Андриан,Разделся сам, перекрестилсяИ точно уже без печалиНа страшную постель ложился.Его мы крепко привязали,Другие в левой сторонеДевицу на скамейку клалиИ четверо ее держали.Сперва все было в тишине.С боков по паре молодцовВеленья чутко дожидались.Вдруг услыхали, начинали:Прошел большой свист от дубцов,И с ним дворянские припевыНауки тенор наш запел.Подстал дискант несчастной девы,И кучер басом заревел.И так распелся хор нестройный,Что предстоящие боялись,Народ по кухням полусонныйОт звуков тоже содрогались…Так долго, долго распевали,Но наперед дискант, тут бас,Знать, утомились, замолчали,А тенор долго пел для насПотом и нежный наш певецОт злобы мщенья утомился,Умолкнул он, и наконецВо мраке в дом свой удалился[636].

В этом фрагменте хорошо ощущается разнообразие интонаций: во-первых, многоголосие персонажей внутри самого текста и, во-вторых, жанровая неоднозначность. Происходящее здесь дается с точки зрения активного участника событий — крепостного, исполняющего наказание. Это, так сказать, лирический, может быть, авторский голос. Мы слышим голоса и наказуемых, и барина, и всех, кто совершает порку, и даже тех, кто находится вне конюшни («народ по кухням полусонный»). Причем эта голосовая стереоскопичность носит оперный характер: здесь как будто все «поют». На самом деле поет, забавляясь, один барин своим тенорком. Что касается остальных, то песней здесь зовется их стон, как выразился Некрасов.

В таком построении текста угадывается и горькая ирония, за этими строками ощущается и некая реальность, пережитая, возможно, самим автором. Но самое существенное состоит в том, что прозаически-бытовая картина, вероятно, часто встречающаяся в крепостной практике прошлой России, в преломлении авторского сознания жанрово возвышается до трагедийного катаклизма. Господское наказание выглядит нарушением основ мироздания, фундаментальной справедливости, а страдание наказуемых — всечеловеческой мукой.

Перейти на страницу: