Русское народное порно

Представлять несложно: человечье воображение услужливо и подсказчиво, уклончиво и непроизвольно – таково оно у всяких двуногих. У прочих особей уж бог знает, каково!.. Посему прочие особи в рассмотрение не принимаются. С нас и одних человечишек – и то много!

– Допустим, мы разденемся, и что потом? – спросила Саша Бийская.

– Суп с котом, – ответил ей Алёша.

– Надо было раздевание на скорость объявить! – бросил неугомонный Васенька. – И приз – сто баксов.

– Не надо никакой скорости, – осадил я неумолчного юношу. – Надо чтоб вдумчивость была. И ещё осмысленность. Ну, и немножечко… трепет. А скорость… пусть она у дураков из Голливуда и прочего Пентагона будет!..

– Ну, это я так… – сказал Васенька.

– Конечно, «так», – согласился я.

Я смотрел на Гулечку. После некоторых колебаний она сняла кофточку, потом и блузку. Отчего-то виновато взглянула на меня и стала расстегивать юбочку. Сложена моя обезьянка была великолепна – плечи, живот, талия, бедра, коленки – всё точёное, юное, нежное. Всё крепкое, боевитое и упругое. До такого дотронуться – и то счастье!

– Есть доверие, есть, – встряхнул головой я, оглядывая прочих своих подопечных, – но только на сорок процентов. А надо на девяносто. Не говоря уж о ста. Как же кино снимать, при сорока-то процентах?! Никакого кино этак не образуется!..

Юницы, немного смущённые, стояли в трусиках и в лифчиках, одна Тамара стояла в топике. Парни разглядывали тех, и они тоже разглядывали парней.

– А дальше слабо? – снова хохотнул Васенька.

– Да тебе самому слабо, – сказала Сашенька Бийская.

– Да ладно, – сказал тот и стянул с себя плавки.

12

– Вот! Сие есть подлинное зветязьство, говоря по-старинному, или победа, по-нашему говоря, – торжествующе сказал я. – Поприветствуем самого смелого, самого мужественного из нас!

Мы все зааплодировали Васеньке. И ещё все его рассматривали. С головы и до ног. Рассматривали его худощавые мускулистые бёдра, его впалый живот, его изрядный детородный уд. Васенька улыбался, и тут вдруг калиброванный его девайс стал восставать. Юноша опустил взгляд, смутился, покраснел, хотел было прикрыться руками, но удержался и бросил только:

– Я не нарочно.

– Конечно, – сказал я. – Поприветствуем его ещё раз!

Все зааплодировали пуще прежнего.

Не только самому юноше, но и уду его заметным образом нравились такие общие приветствия.

Я подошёл к Васеньке, отечески приобнял его.

– Смотрите на него, смотрите! – крикнул я. – Ведь хорош?

Впрочем, уговаривать никого особенно и не приходилось. Ни одна из юниц не отворачивалась, не отводила глаз.

– А ещё… – сказал я. – Победителю – приз!

– Сто баксов? – спросил Алёша.

– Исполнение желания, – возразил я. – А желание это?.. какое у него сейчас желание?.. ну?.. не знаете?.. – тут я сделал паузу и сам же себе ответил: «Чтоб каждая из этих пяти красавиц… по очереди… нежно… трепетно… потрогала там у него… Ведь так?»

– Да, – едва не задохнулся от восторга Васенька. – Конечно.

– Что, красивые мои, преподнесём приз? – спросил я.

Юницы, сбившись в небольшое стадо, помалкивали. Но смотрели целенаправленно, весьма избранно и выразительно.

Тут у нас вышло нечто вроде церемонии. Взяв полуобнажённую Тамару за руку, я подвёл её к Васеньке.

– Коснись его, красивая, – иезуитски и безоговорочно сказал я.

– Можно. Не бойся, – поощрил её Василий.

Тамара, поколебавшись, осторожно потрогала пальчиками тёмную головку Васенькиного уда с проворно повысунувшейся на самом заметном месте склизкой прилипчивой капелькой.

– Отвечает! Чувствуешь, отвечает тебе? – сказал я.

– Да, – сказала юница. Пальцы оной непроизвольно коснулись капельки и слегка растёрли её.

Васенька, кажется, едва не помешался от эвдемонизма в это безотчётное мгновенье.

– Кипучий, ведь верно? – сызнова вопросил я, принуждая юницу немного продлить осязание.

– Да, – сказала юница.

– Всемогущественный?

– Да.

– И самонадеянный?

– Да, – в четвёртый раз вымолвила красавица.

То же самое потом я проделал с Танечкой. Васенька, откинув голову, прикрыл глаза и тихо постанывал. Уд его ответил и Танечке. Он всем отвечал. Таковы уды юношей.

Сашенька подошла сама, сообразив, что её очередь. Я её лишь напутствовал словом. Она потрогала хладнокровно. С сознанием собственного значения. И даже немного помяла головку пальцами. Василий аж задрожал от сего недвусмысленного действованья.

Васенькина капля иногда срывалась с уда на пол, и её место тут же занимала новая, столь же склизкая и поспешливая.

Олечка Конихина вся попунцовела, когда я подвёл её к Васеньке. Любопытство боролось в ней с застенчивостью (и ещё, должно быть, с какими-нибудь акциденцией, традесканцией и всяческой майтрейей). Она подносила руку к Васенькиному уду и отводила её (Васенька следил за робкой дланью юницы своими полупомешавшимися зенками. «Коснись, коснись», – умолял её он.). Потом всё же пересилила себя и потрогала головку пальцами.

– Интенсивный какой, – сказал я.

– Интенсивный, – жалко шепнула девица.

– И непреоборимый?

– Да, – ещё жальче шепнула она.

– Касайся, касайся! – стонал Василий. Он был весь красен. Та, как ей было сказано, сызнова касалась юношеского уда.