Вот такая история заболевшего солдата Емельяна Пугачева. Ему идет 29-й год. Раз стало легче, он решает навестить сестру Федосью, переселенную вместе с мужем Павловым в Таганрог еще в начале турецкой войны. Зять и сестра обрадовались гостю. Фамилия мужа сестры — Павлов. Он тоже казачьего войска и служит. Служить тяжело, жалуется Павлов, выстраивая свою немецкую вертикаль власти, правительство Екатерины уничтожило казачьи вольности… «Старшин нет, а заведены вместо оных ротмистры и полковники, и совсем уж не так с казаками поступают, как на Дону. А к тому же здесь лесу нет и ездят за ним недели по две, отчего многие казаки бегут». И тут Павлов говорит Пугачеву, что сам уже согласился бежать вместе с четырьмя казаками в Сечь Запорожскую. Пугачев не одобрил планов зятя и предложил ему бежать на Терек. «Там наши семейные живут, а сверх этого тамошнему атаману Павлу Михайлову дан указ, чтобы таких тамо принимать…» То есть власть до такой степени выстроила свою немецкую вертикаль, что стало жить невозможно, ни на Дону, ни в Таганроге. Подальше бежать надо.
Пугачев взял сестру и отправился с ней домой в Зимовейскую станицу, договорившись с Павловым, чтобы он бежал на Терек через пару недель. Но Павлов поторопился и уже через несколько дней нагнал Пугачева с сестрой. И тем загубил все дело, зачем-то увязавшись с ними в Зимовейскую, плюс с ним бежали еще трое казаков. Пугачев не согласился бежать на Терек, лишь перевез Павлова с казаками на другую сторону Дона. Павлов дороги на Терек не нашел и через три недели возвратился в Зимовейскую станицу, где его повязали, а на допросе он оговорил Пугачева.
Все это известно до деталей благодаря протоколам допросов тогдашних чекистов тайной экспедиции, снятых с самого Пугачева и обвиняемых по его делу после подавления восстания. Вот как Пугачев стал вдруг беглым солдатом. Пугачев, сев на лошадь, бежал из дому «и шатался на Дону по степям две недели. А как стало ему скушно, да и хлеб весь съел, то приехал ночью в дом свой».
От жены он узнал, что его разыскивают, что мать его арестовали и вместе с Павловым повезли в Черкасск. Желая оправдать себя перед войсковым начальством и выручить из-под ареста мать, Пугачев «тот же день» поехал в Черкасск. Он опередил арестованных и явился в войсковую канцелярию, где и предъявил паспорт войсковому дъяку Колпакову. Все, казалось, было хорошо, но уже на второй день в Черкасск привезли мать Пугачева и Павлова. Пугачев вынужден был тайно уехать из Черкасска в Зимовейскую. И был арестован.
Через две ночи ему удалось бежать. Двое суток он «лежал в камышах и болотах». На третий день (невероятно!) пришел в дом свой и прожил здесь почти до конца года. «В доме же его не сыскивали, — объясняет он в протоколе, — что не могли старшины думать, чтоб, наделав столько побегов, осмелился жить в доме же своем». В конце декабря 1771 года Пугачев оседлал лошадь и уехал на Терек, сказав своей жене, что «коли ево тамо примут, то он за нею приедет». Мать Пугачева умерла в тюрьме города Черкасска в следующем 1772 году.
Вот так началась эпопея беглого казака Пугачева. А что он, собственно говоря, сделал плохого? Десять лет тянул службу, воевал, заболел, хотел уйти в отставку, не пустили. Поговорил с зятем, что хорошо бы сбежать от власти на Терек? Уйти в глухие, далекие места, где местная административная власть была слаба, или ее вовсе не было. Туда же от преследований уходили и раскольники, и бежали от помещиков самые отчаянные крепостные. Интересно, что за сто лет до этого, во времена первых Романовых, глухие и далекие места еще находились в верховьях Дона в Белгородской и Воронежской областях. Восстание во главе со Степаном Разиным началось с того, что царские воеводы наезжали в казачьи крепостцы, пограничные городки на Дону, отлавливать беглых, а там большинство были беглые. Оттого вся каша тогда и заварилась. «Реестровых», значащихся в списках, было немного, основная масса защитников отечества на этих пограничных с Диким полем, с Востоком землях были беглые. А их приехали воеводы с командами хватать. Тогда началось Разинское восстание. Не крестьянская война, а война черных людей, черни, — с воеводами и «большими людьми». И вот, через сто лет, глухие места откатились дальше. На речку Терек и на речку Яик. Там еще, казалось, можно укрыться.