Русское самовластие. Власть и её границы, 1462–1917 гг.

Авторитет Николая II к 1914 г. был чрезвычайно низок практически во всех сегментах образованного класса, даже среди высшей бюрократии и генералитета. Но рушился он и в умах того самого «простого народа», который государь, несмотря ни на что, продолжал считать своей незыблемой опорой. Война придала этому процессу лавинообразный характер. Тяжёлые поражения 1915 г. вызвали крайне болезненную реакцию и верхов, и низов, причём всё чаще вину за неудачи на фронте людская молва возлагала лично на венценосца, особенно после того, как он возглавил войска. В России были и раньше очень непопулярные монархи — достаточно вспомнить Петра III и Павла I, — но недовольство ими в общем не выходило за рамки дворянства (и отчасти духовенства), теперь же перед нами случай действительно всенародного негодования. Нечто подобное можно обнаружить в эпоху Петра I, но тогда возмущение «царём-Антихристом» сопровождалось и вполне обоснованным страхом перед его железной рукой — Николая Александровича же никто не боялся.

Низовые проявления критики монарха особенно важны, поскольку они, как правило, не исходили из чёткой политической или идеологической оптики, присущей образованному классу. Невозможно просто списать дискредитацию образа царя в народной толще на влияние оппозиционной агитации — даже если роль последней и была велика (что доказать довольно сложно), важно, что «простецы» её легко подхватывали и «переваривали» в духе собственного мировосприятия.

Тотальное разочарование в самодержце имело не столько политический, сколько религиозный смысл. И детально проследить, как оно происходило, практически невозможно из-за недостатка источников. Столетиями Царь-Отец был «земным богом» для миллионов своих подданных, подспудная секуляризация народного сознания постепенно подтачивала эту веру, но фигура слабого государя, проигравшего сначала войну с Японией, а потом не слишком успешно воюющего с Германией, видимо, стала сильнейшим катализатором процесса. Последний незадолго до Февраля ярко описал В. А. Маклаков: «…рушится целое вековое миросозерцание, вера народа в Царя, в правду Его власти, в её идею как Божественного установления… Сейчас это уже не мощная историческая сила, а подточенный мышами, внутри высохший, пустой ствол дуба, который держится только силой инерции до первого страшного толчка. В 1905 г. вопрос шел об упразднении самодержавия, но престиж династии всё ещё стоял прочно и довольно высоко. Сейчас рухнуло именно это — престиж, идея, вековое народное миросозерцание, столько же государственное, сколько религиозное». По мнению современных историков, «[в]ся история его [Николая II] царствования может быть представлена как хроника утраты веры в представляемую им форму властного начала»[646].

Богатейший материал для данной темы дают уголовные дела об «оскорблении величества», изученные и проанализированные Б. И. Колоницким. «В известных нам делах по оскорблению членов императорской семьи Николай II предстает прежде всего как „царь-дурак“. „Дурак“ — наиболее часто встречающееся слово в известных нам делах по оскорблению императора в годы войны. Оно употребляется 151 раз (16 % от известного числа оскорблений царя), следующее по „популярности“ слово „кровопийца“ употребляется только 9 раз. Слово „дурак“ используют как некоторые иностранцы и инородцы, считающие „дураками“ „всех русских“, так и русские патриоты разной национальности, с сожалением именующие дураком „нашего царя“. Можно предположить, что слово „дурак“, одно из самых распространённых, простых и универсальных русских ругательств, в первую очередь приходило в голову людям, ругавшим царя под влиянием внезапно полученных известий. Можно было бы предположить, что не все оскорбители царя действительно характеризовали так его умственные способности. Однако показательно, что других членов императорской семьи оскорбляли иначе. Так, великого князя Николая Николаевича именовали „дураком“ довольно редко. Ни один из известных нам оскорбителей Александры Фёдоровны не назвал царицу „дурой“. Наряду со словом „дурак“ при оскорблении императора используются и схожие слова — „губошлёп“, „сумасшедший“»[647].