Русское слово в лирике XIX века (1840-1900): учебное пособие

Например, в качестве экспрессивного средства Тютчев широко использовал повторы и параллелизмы. Так, «при описании трагического горя, сквозящего в чертах любимого лица… Тютчев ограничивается прилагательным такой: «Такое слышалося горе! Такая страсти глубина!», и мы уже не читаем стихи, а слышим живой человеческий голос…»[72]. Точно то же сильное впечатление оставляют повторы в стихотворении «Есть и в моем страдальческом застое…»:

О,господи, дай жгучего страданья
И мертвенность души моей рассей:
Ты взял ее, но муку

вспоминанья,Живую муку мне оставь по ней, —По ней, по ней, свой подвиг совершившей,
Весь до конца в отчаянной борьбе,
Так пламенно, так горячо любившейНаперекор и людям и судьбе, —
По ней, по ней, судьбы не одолевшей,
Но и себя не давшей победить,
По ней, по ней, так до конца умевшей
Страдать, молиться, верить и любить.

Лексический четырехчлен в заключении (страдать, молиться, верить и любить) усиливает впечатление звуковой, ритмичной гармонии стиха, поражающего не только силой выраженного чувства, но и своей музыкальностью, своей красотой.

Литературовед Л.В. Пумпянский отмечал: «Замечательной чертой поэзии Тютчева является обилие повторений, дублетов. Их роль в его творчестве так велика, что без этого небольшое количество его стихотворений, при внимательном анализе суживается еще, оказывается системой, слагающейся из немногих тем…»[73] Нельзя не заметить и неожиданных метафор Тютчева, и ярких запоминающихся антитез. Так, о «непостижимом этом взоре, / Жизнь обнажающем до дна», поэт сказал:

Дышал он

грустный, углубленныйВ тени ресниц ее густой,
Как наслажденье, утомленный
И как страданье, роковой.

Подытоживая лирику денисьевского цикла биограф Тютчева К.В. Пигарев писал: «Тютчевым создан целый, ярко индивидуализированный и глубоко человечный лирический образ – «гордомолодой» женщины, «свой подвиг совершившей // весь до конца в отчаянной борьбе», «судьбы не одолевшей, // но и себя не давшей победить». Этот образ показан поэтом во всей конкретности своей жизненной судьбы и во всей сложности своих внутренних переживаний. Ни до, ни после Тютчева подобного образа в русской поэзии не было»[74].

В любовной лирике с неназванным адресатом художественный образ лирического героя или героини предстает перед читателем в обобщенно-типизированном виде. Нередко литературоведам известны прототипы созданных образов, как, например, в иллюстрациях денисьевского цикла Тютчева, но тем не менее для читателя стихотворения с неназванным адресатом всегда остается возможность постижения многозначности, глубины образа, созданного поэтом. Этот аспект важен для процесса восприятия поэтического произведения. Сохраняется многоплановость образа и тем самым – условия для простора творческого воображения и творческой фантазии читателя.

Стилистика темы Эроса в поэзии демократического направления существенно отличалась от лирики романтиков. Ярким примером в этом отношении является творчество Н.А. Некрасова. Идея любви была путеводной звездой всего его творчества. Н.А. Некрасов миссию поэта в человеческом обществе видел в стремлении к спасительным идеалам, согревающим и озаряющим жизненный путь человека – путь к истине, любви и красоте. В стихотворении «Поэту» он писал:

Где вы – певцы любви, свободы, мира
И доблести?.. Век «крови и меча»!
На трон земли ты посадил банкира,
Провозгласил героем палача…
Толпа гласит: «Певцы не нужны веку!»
И нет певцов… Замолкло божество…
О, кто теперь напомнит человеку
Высокое призвание его…
…………….