Русское солнце

— Чаю, Михаил Сергеевич? — спросил Бакатин.

— Ты маршалу подлей. Что молчишь, Евгений Иванович?

Горбачев вцепился в него глазами.

— Так… неожиданно все, — сказал Шапошников. — Я в Москве-то всего год…

— Не боги горшки обжигают, — отрезал Горбачев. — А игра, я считаю, будет такая: ты, Евгений Иванович, делай, что считаешь нужным. Я ухожу в отпуск, допустим, по болезни, ты быстренько подтягиваешь своих генералов, у тебя ж все права, ты ж легитимен… а генералы у нас, сам знаешь, за порядок, за Союз, за дисциплину — генералы. Вот так, потихоньку, вы и берете все в свои руки, тут возвращаюсь я… а вы отходите в сторону… — это я сейчас в общем плане говорю.

— Не в сторону, Михаил Сергеевич, — выдавил из себя Шапошников. — Сразу в Лефортово.

— Ну, знаешь, — не подбрасывай подозрений! Мы, во-первых, сейчас только советуемся, во-вторых — ты не отрабатывай решение на личность, погоди. При чем тут Лефортово, если на время болезни Президента ты у нас царь и бог, власть у тебя, власть… и каждый, кто против тебя, тот против власти, понимаешь? Тут уж Вадим скажет свое слово — да, Вадим? Пойми, все хотят порядка, пора ж из реалий исходить… — и никто сейчас не говорит, что надо танки вводить… их уже вводили… — хватит. Поддержит Назарбаев… а если Назарбаева подтянуть в Москву, сделать его, как мы летом хотели, премьер-министром, это всех собьет с толку, — в момент! А тебя, Евгений, тут же поддержат автономии. Им права нужны… права… Почему, я спрашиваю, у татар меньше прав, чем у Казахстана, они что ж, не люди, татары эти, пусть хлебают свой суверенитет, пока давиться не начнут, жалко, что ли?

Теперь — Ельцин. Смотри, под ним же ни одной республики нет, он у нас голый король, голый… — ты ж подумай об этом! Ведь как: ты — всем даешь суверенитет, а он что… отбирать будет? Не будет… Или республики уже без нас, уже сами, своими силами с Ельциным разберутся! Главное — нбчать. И, я скажу, все по закону, гладко, с юристами вместе… страна ж в разнос пошла… это ж видеть надо!..

Бакатин молчал, — план Горбачева ему не понравился. А Шапошников встал, отодвинул стул:

— Разрешите, Михаил Сергеевич? Я сегодня же напишу рапорт об отставке!

Горбачев окаменел.

— Ну и дурак, значит, — выдавил он из себя.

9

Горбачева страдала. Здесь, в Центральной клинической больнице, в этих чужих, ужасно покрашенных стенах, она вдруг догадалась, что от нее, уже не молодой женщины, отвернулась жизнь — сразу, мгновенно, раз и навсегда. А ещё она чувствовала, что может умереть. Ее силы куда-то исчезли, ушли, но самое главное — испортилась кровь. По тому, как часто приезжал к ней Андрей Иванович Воробьев, лучший терапевт не только в России, но, может быть, и в Европе, просто по самим процедурам, по терапии, ей назначенной, было ясно — рак.

Палата, отданная Горбачевой в ЦКБ, была палатой Генерального секретаря ЦК КПСС: огромный четырехкомнатный люкс с двумя идиотскими кроватями через тумбочку.

Все было казенное, с полировкой. Неуютно, тоскливо, холодно, но не от погоды, от вещей.

Вдруг вспомнился Анри де Ренье — «от всего веяло грустью, свойственной местам, из которых уходит жизнь…».

Жизнь — уходила. Был страх.

Раиса Максимовна Горбачева: Нина Заречная и Елена Чаушеску в одном лице; грубое, невероятное желание быть первой женщиной мира и провинциальные вера — надежда — любовь с одним человеком («если тебе нужна моя жизнь, то приди и возьми ее…»). Она и сегодня, сейчас боялась не за себя, нет, Раиса Максимовна вообще не цеплялась за жизнь, ибо жизнь, счастье жизни никогда не измерялись для неё простым количеством прожитых лет: сейчас она боялась только за него, за своего мужа, за Михаила Сергеевича Горбачева. Она знала, что он смертельно устал, что он не спит без наркотиков, что он может сорваться и погибнуть, просто — покончить с собой, потому что в критические минуты (он так устроен) почва всегда — всегда! — проваливается у него под ногами. Раиса Максимовна не сомневалась, что как руководитель Михаил Сергеевич — обречен. Она всегда понимала больше, чем он. И она знала, что Ельцин его добьет, обязательно добьет, — Господи, как она боялась Ельцина! Но Раиса Максимовна Горбачева, одна из самых умных женщин в Советском Союзе, знала и другое: нельзя, нельзя вот так, без борьбы, отдавать Кремль, нельзя отдавать свою власть, ибо власть над такой страной — это жизнь в ином измерении. Потерять Кремль — это все равно что самой отрубить себе голову и так (с отрубленной головой) жить.