Русское Старообрядчество. Духовные движения семнадцатого века

Та же польская война заставляет правительство приглашать в Россию все большее число иностранцев, специалистов военного дела и промышленной техники, контакт которых с русским населением делается все теснее и теснее и голос которых звучит все более влиятельно. Правительство дает иностранным предпринимателям промышленные концессии, и уже до войны в 1630–х годах голландцы А. Д. Виниус и Ф. Акеме и датчанин П. Марселиус стали первыми “королями” русской железолитейной промышленности в начавшем тогда развиваться промышленном районе Тулы. К 1662—1664 году, в разгар польской войны, на тульско–каширских заводах из 119 мастеров насчитывается 56 иностранцев, которые и во время, и после работы постоянно встречаются со своими русскими сотоварищами[162]. На промышленных предприятиях тоже бок о бок с русскими нередко работают пленные поляки, литовцы, шведы и бывшие немецкие наемники в польской армии. Постоянно проживая на Руси, эти вольные и невольные иностранные засельники России входят в русское общество, влияют на него, передают ему свои взгляды и привычки. Иностранная, даже не переведенная на русский язык, книга в значительном количестве появляется на полках дворянских и монастырских библиотек[163], а у самого Никона наряду с богословскими книгами уже есть Демосфен и Плутарх. Близкий ему кружок киевских и московских монахов, проживавших во главе с Епифанием Славинецким в Чудовом монастыре, незаметно для самого патриарха делается проводником и центром распространения полонизированной киевской культуры164. Эти монахи переводят на русский язык польские и латинские книги, вводя новые понятия и новые знания. В то время как в XVI веке на русский язык было переведено только двадцать шесть иностранных книг, а за первую половину XVII — тоже все еще только тринадцать, то за вторую половину этого века, с 1651 по 1700 годы, уже переводится сто четырнадцать книг, из которых не больше четверти общего числа приходится на церковную литературу, а все остальное — на светскую[165]. Это западное влияние проводят даже проживавшие в Москве греки–монахи вроде Арсения, Паисия Лигарида, архимандрита Дионисия и других, так как большинство этих образованных или полуобразованных друзей, а потом врагов патриарха учились на Западе и поэтому они были скорее представителями западной, по преимуществу итальянско–латинской, а не греческой православной культуры.

В модах, одежде и украшениях польское влияние быстро проникает и растет с каждым годом. Царь и побывавшие с ним на Западе придворные и дворяне сами делаются покровителями этих новых западных замашек, оценить изящество и удобство которых они уже успели во время польского похода. Целый ряд западнорусских и польских художников и декораторов с конца 1650–х годов работает на царский дворец в Москве. У многих бояр появляются западные картины, польские и немецкие слуги, и даже такой близкий родственник царя, как Никита Романов, одевает своих слуг в польское и немецкое платье[166]. В 1654—1657 годах дворец царя украшается мебелью западного стиля, а на троне Алексея Михайловича делается не славянская или греческая, а латинская надпись. К концу царствования этого второго Романова дворцовые порядки уже напоминают скорее будущие петровские ассамблеи, чем старомосковский надменно–суровый и чинный обиход. Дворцовые разряды так описывают один из царских приемов: “У государя было вечернее кушание в потешных хоромах — бояре все без мест, думные дьяки и духовник. После кушанья [царь] изволил тешить себя всякими играми, немчин играл в органы, и в сурну и в трубы трубили, и в суренки играли и по накрам и по литаврам били. Жаловал царь духовника, бояр и дьяков думных. Напоил их всех пьяными. Поехали в двенадцатом часу ночи”[167]. Эта сцена, которая мало похожа на богобоязненные церковные развлечения начала царствования, лучше всего показывает перемену стиля жизни во дворце. К самому концу царствования в Преображенском летнем дворце был даже организован театр, и немец Иоган Готфрид Грегори давал первые русские театральные представления. Во время этих представлений оркестр играл на западных музыкальных инструментах, органе, фиоле, стратенте. Артисты танцевали. Наталья Кирилловна уже не сидела в тереме, а ездила в театр и с царем на охоту; недаром в доме Матвеева, в котором она воспитывалась шотландской женой этого боярина, она привыкла к встрече с представителями и культурой Запада[168].