Русское Старообрядчество. Духовные движения семнадцатого века

Любовь царя Алексея Михайловича к власти и ее пышности сказывается в развитии его титула. Во время польского похода он вводит снова в титул царя слово “самодержец”, которое почти не употреблялось русскими государями после Смутного времени[147]. После побед 1655 года он меняет старый титул “царя всея Руси и великого князя Московского” на новый более пышный: “Царь всея Великия, Малыя и Белыя Руси, и самодержец, великий князь Литовский, Волынский и Подольский”[148]. В письмах к боярам можно встретить еще как будто скромное по содержанию, но горделивое и поэтическое выражение:

Повелением всесильного,

и великого и бессмертного,

и милостивого царя царям,

и государя государям,

и всех сил повелителя,

Господа нашего Иисуса Христа,

писав письмо

многогрешный царь

Алексей Михайлович[149].

Титул с нововведенным словом “самодержец” в значительной степени отражал новое развитие монархической власти в России, дальнейшее усиление русского абсолютизма. В горделивых мечтах о вселенской православной империи, в подчеркивании божественного происхождения власти, в развитии самодержавия, отказывающегося от советов народного представительства и аристократии, можно найти ясную аналогию между политическим развитием монархической власти в России при Алексее и при его современнике Людовике XIV во Франции. Указания на божественное происхождение власти в таких фразах, как “повелитель всех сил Господа нашего Иисуса Христа” и “Бог… благословил и предал нам государю правити и рассуждати люди своя”[150], были не только украшением титула или рассуждениями царя, но и выражением его теории о роли монарха, которую он проводил на практике. Земский собор и боярская дума, которые играли огромную роль при царе Михаиле, очень ослабевают при Алексее Михайловиче. При Михаиле земский собор был созван не менее десяти раз за тридцать два года царствования, и все важные дела решались по их обсуждению народным представительством. При Алексее земский собор не созывается после 1653 года и умирает как совещательный и законодательный орган[151]. В боярской думе все больше растет число родственников царя — Милославских, Стрешневых, позже Нарышкиных, а также его личных советников–бюрократов, по происхождению не принадлежащих к боярским семьям.

В 1654 году царь создает новый аппарат контроля правительства — “приказ тайных дел”. Этот приказ почти что не имел исполнительной власти и играл роль учреждения государственного контроля, представители которого наблюдали за исполнением воли монаршей воеводами, приказами, послами и командующими войсками[152]. Во главе приказа царь ставит не боярина или аристократа, а бюрократа, дьяка Башмакова, которого в 1666 году Аввакум едко назвал “от тайных дел шишом антихриста”[153].

Эволюция политической мысли царя лучше всего сказывается в отношении к действиям его предшественника XVI века — Ивана Грозного. В 1652 году он признавал действия Ивана Грозного греховными и перед гробом митрополита Филиппа просил о прощении Богом злоупотреблений царя и монархии. Через пять лет, в 1657 году, шведский агент Форстен сообщает, что царь Алексей внимательно изучает политику Ивана IV как пример укрепления царской власти[154], и просит патриарха отслужить панихиду по душе царя Ивана[155].

Никон не мог не заметить этих перемен в характере государя, когда в 1656—1657 годах царь стал чаще приезжать с фронта в столицу. Усиливающееся участие царя в государственных делах, его растущее честолюбие и высокое мнение о роли царской власти, желание делать все по–своему, сам или же через своих совершенно послушных агентов, не могли не привести к конфликту между Никоном и Алексеем. Было ясно, что Алексей Михайлович не сможет долго терпеть соправителя, “великого государя”, который позволял себе подписываться под государственными актами даже без упоминания имени царя. К тому же мнение Никона о власти патриарха и его роли в управлении государством не соответствовали ни византийской, ни русской государственной традиции и явно стояло в конфликте с тем ростом абсолютизма и секуляризации, которые были характерны для большей части Европы II половины XVII века.

Начиная с конца 1657 года царь совсем редко приглашает патриарха на совещания и заседания, редко видит его даже на неофициальных обедах и приемах во дворце. Летом 1658 года отношения между царем и патриархом стали особенно натянутыми. Неудачи русских войск в Прибалтике показывали всю трудность положения России из-за одновременной войны с Польшей и Швецией, ответственность за которую многие возлагали на Никона. Боярство и родственники Алексея Михайловича, ненавидевшие патриарха за его гордость и высокомерие, делали все возможное, чтобы настроить царя против Никона и обвиняли патриарха в превышении своей власти и в умалении власти царя. Со своей стороны противники церковных новшеств Никона вели против него особенно резкую агитацию, а Неронов прямо жаловался царю на то, что реформы Никона “смутили всю русскую землю”, а сам он “царскую честь попрал”[156].