Русское Старообрядчество. Духовные движения семнадцатого века

Но в 1658 году Неронов и его друзья, конечно, не могли учесть последствий этой внутрицерковной борьбы и рассматривали поражение патриарха как удар по предпринятым им нововведениям, как предвестие возвращения к старым порядкам. Их особенно обнадеживало появление во главе церковного управления митрополита Крутицкого Питирима, которого они, и в частности Неронов, старались уговорить вернуться к старым книгам и порядкам[159]. В 1659 году Неронов подает царю новую челобитную, в которой он настаивает на скором созыве нового собора, на выборах нового патриарха и на восстановлении “единства церкви”, т. е. на ликвидации всех новшеств в церкви, проведенных в 1653—1657 годах[160]. Ослепленный ненавистью к новым церковным порядкам, он мало замечает, что в жизни страны происходят очень значительные культурные и духовные сдвиги, а если и видит их, то приписывает их развитие только “реформам” патриарха Никона. А между тем происходившие в Московской Руси перемены уже грозили смести весь традиционный духовный уклад страны, уже частично, хотя и не намеренно расшатанный политикой патриарха.

Годы польской войны были для России тем переломным временем, когда новые идеи и новые культурные влияния начали быстро распространяться, подрывая те основы, на которых были построены ее культура и верования. Само пребывание русских войск в Литве, Польше, Ливонии, Малой и Белой Руси приучило дворян и солдат к новому стилю жизни, к новой службе в церквах, к другой по складу культуре. Полонизация и “европеизация” Западной Руси после польской реформации и контрреформации зашли так далеко, что высший слой этих земель, воспитанный в польских или построенных по польскому образцу православных школах, стал по своему виду и взглядам ближе к Западу, чем к Москве. Поэтому встреча даже с православным населением Белоруссии, Литвы и Украины не могла не способствовать внедрению новых навыков и новых идей в головы русских офицеров, администраторов и даже самого царя. За два с половиной года пребывания в Белоруссии царь Алексей Михайлович привык видеть и слышать западнорусское церковное пение, видеть вокруг себя людей, крестящихся трехперстным знамением, насмотрелся на белорусско–украинский церковный уклад, полюбил развившееся на новых итальянских мотивах киевское церковное пение и, несомненно, отвык от московского традиционного типа жизни. Встречи с католической аристократией оккупированных земель приучила его к большей веротерпимости, и недаром, разговаривая с польско–литовскими послами о его кандидатуре на трон Речи Посполитой, русские представители давали заверения, что царь “римско–католической веры, костелы и кляштеры со всем тем, что к ней подлежит… ни в чем не нарушит”[161].

Эта длительная война привела к приливу в Московскую Русь большого числа западноруссов, которые, оседая в Москве и других больших городах страны, становились проводником навыков и культурных замашек западного стиля. Будучи православными, эти белорусы и украинцы селились среди русского населения, а не держались особняком в отдельных кварталах и слободах, как это приходилось делать протестантским выходцам из Западной Европы, и взаимные встречи и соседство западных и московских русских людей было чревато большими последствиями для недавно еще монолитного московского уклада.