Русское тысячелетие

Хорошо известно, что среди тюрков действительно встречаются светловолосые люди. В результате на страницах многих исторических трудов ХХ в. половцы предстали в образе «голубоглазых блондинов» – потомков европеоидов Центральной Азии и Западной Сибири, подвергшихся в VIII—IX вв. тюркизации. Вот лишь одно характерное высказывание: «Как известно, пигментация волос неразрывно связана с определённым цветом глаз. В отличие от остальных тюрок, черноволосых и кареглазых, белокожие половцы представали в золотистом нимбе волос над яркими голубыми глазами… Столь характерная цветовая гамма половцев, вызывавшая восхищение современников, для историка оказывается своего рода "генеалогическим свидетельством", помогая связать их происхождение с загадочными динлинами китайских хроник («белокурым народом», обитавшем в I—II вв. у северных границ Китая. – С. Ц.)… а через них – с людьми так называемой "афанасьевской культуры", чьи погребения III тысячелетия до н. э. были открыты археологами в Прибайкалье. Таким образом, в океане времён половцы предстают перед нами в качестве потомков древнейших европейцев, вытесненных из Восточной и Центральной Азии начавшейся когда-то широкой экспансией монголоидных народов. "Отуреченные" некогда "динлины", они потеряли свою древнюю родину, сменили язык и общетюркский поток вынес на простор причерноморских степей… уже последние остатки некогда сильного и многочисленного, а теперь вымирающего и теряющего среди других свой облик золотоволосого народа, отмеченного уже признаками своего азиатского прошлого»18.

Многолетняя приверженность исследователей этому взгляду на происхождение половцев вызывает только недоумение. Не знаешь, чему удивляться больше – разыгравшейся фантазии историков, пустившихся во все тяжкие, не только не имея на руках даже косвенного свидетельства о европеоидной внешности половцев – соседей Руси, но и вопреки всем антропологическим и этнографическим данным, недвусмысленно подтверждающим их принадлежность к монголоидной расе, или неразборчивости языковедов, которые, казалось бы, могли знать, что в случае происхождения слов «половец», «половцы» от «половый» ударение в них непременно приходилось бы на последний слог (как в словах «соловец», «соловцы» – производных от «соловый»).

Между тем после обстоятельных исследований Е. Ч. Скржинской19 вопрос о возникновении и первоначальном значении древнерусского названия «половцы» может считаться окончательно решённым. Исследовательница обратила внимание на характерную особенность географических представлений киевских летописцев XI—XII вв., а именно устойчивое деление ими территории Среднего Поднепровья на две стороны: «сю», «сию» (то есть «эту», или «Русскую», лежавшую, как и Киев, на западном берегу Днепра) и «ону» («ту», или «Половецкую», простиравшуюся к востоку от днепровского правобережья до самой Волги; ср. с летописным: «вся Половецкая земля, что же (есть. – С. Ц.) их межи Волгою и Днепром»). Последняя обозначалась также как «он пол», «оный пол» («оная сторона», «та сторона»). В Киевской летописи под 1172 г. говорится, что князь Глеб Юрьевич «ехал на ону сторону [Днепра] к онем половцем». Словарь М. Фасмера также фиксирует понятие «онополец, онополовец» – живущий по ту сторону реки, производное от церковнославянского «об он пол»20.

Отсюда стало понятно, что «слово "половец" образовано по месту обитания кочевников – подобно другому слову – "тоземец" (житель "той земли")», ибо «для русских людей половцы были обитателями той ("оной"), чужой стороны Днепра (об он пол=половцы) и в этом качестве отличались от "своих поганых", чёрных клобуков, обитавших на этой ("сей"), своей стороне реки. В этом противопоставлении и родился специфический русский этникон "они половици", или просто "половици", трансформировавшийся в процессе развития древнерусского языка в "половци"»21.

Вполне естественно, что за рамками данной географической традиции своеобразный южнорусский термин оказался недоступен для понимания, вследствие чего был неверно истолкован не только западными славянами, но даже образованными людьми Московской Руси. О позднейших этимологиях слова «половцы», распространённых среди московских книжников конца XV – начала XVI в., можно судить по сохранившимся известиям иностранных писателей. Так, польский учёный и историк Матвей Меховский слыхал, что «половцы в переводе на русский язык значит «охотники» или «грабители», так как они часто, делая набеги, грабили русских, расхищали их имущество, как в наше время делают татары» («Tractatus diabus Sarmatiis, Asiana et Europiana», 1517 г.). Следовательно, его информатор отталкивался от древнерусского «ловы» – охота. А по свидетельству Сигизмунда Герберштейна, посла австрийского императора при дворе великого князя Василия III, москвичи того времени производили слово «половцы» от «поле». Следует добавить, что ни тогда, ни раньше, в домонгольскую эпоху, русские люди не примешивали сюда прилагательное «половый».