Русское видео

С Валерием Евгеньевичем Глуздовым мы встретились тем же вечером. Видя мое нетерпение, не стал откладывать дело и дядюшка. Все-таки под напускным безразличием были в нем какие-то родственные чувства ко мне. А может, и сам он поверил в успех. Как и условились, Глуздов легко опознал меня по розовой книжечке журнала «Агитатор». Дядя, склонный к экзотике, специально раскопал его для меня в темном чулане. Ростом с меня, светловолосый, с красиво посаженной головой и цепким живым взглядом, Валерий Евгеньевич свободной повадкой и плавной, чуть слишком изысканной речью сразу располагал к себе, ничем не напоминая ни книжного червя, ни кабинетного сидельца. Так, с моей точки зрения, должны были выглядеть какие-нибудь журналисты-международники. В мятых, но превосходных джинсах, легкой, чуть выгоревшей голубой рубашке, плотный, но ни в коем случае не обрюзгший, он удачно вписался бы в кадры «Международной панорамы».

Искусно направляя разговор, Валерий Евгеньевич упомянул и о своей загруженности, о вероятной сложности работы («О, первый опыт, когда неизбежно приходится сверху донизу все перелопачивать!»), но я отчаянно упорствовал, и он наконец смилостивился и пригласил меня к себе — знакомиться с рукописью. Жил он, если по прямой, не более чем в километре от меня. Стандартная двухкомнатная квартира в девятиэтажке, обставленная уютно, без излишеств. Все необходимое, однако, было в наличии. За свинцовыми стеклами серванта толпились голландские банки с гранулированным кофе, который он поглощал в неимоверных количествах, там же маячили этикетки приличного джина и вермута. К спиртному, как оказалось, он был совершенно равнодушен. На столе громоздилась старинная немецкая пишущая машина, по углам стояли два телевизора: компактный японский с видеоплейером, побольше — советский, принимающий обычные программы, здесь же коробка видеокассет. Светлая мебель, обитая гобеленовой тканью, три полки с книгами — преимущественно филология и юриспруденция, пепельницы в углах — вот, пожалуй, и все. Во всяком, случае, к роскоши хозяин не питал пристрастия.

Я успел просмотреть трехчасовую кассету похождений Чака Норриса, пока хозяин дома не перевернул последнюю страницу. Сигаретный дым мягко выползал в открытую балконную дверь, но Глуздов с минуту потирал ладонями лицо, словно отяжелевшие веки щипало.

— Хорошо, я, пожалуй, возьмусь за работу. Как ты знаешь, далеко не все в мире зависит от денег. Мне интересно — и только тогда я уже делаю свое дело. Если бы твой текст мне не показался, черта с два я стал бы тратить время. Тем не менее за работу такой сложности я беру двести пятьдесят рублей за лист. Триста страниц — тринадцать печатных листов. Перемножим… вычтем мою благосклонность ко Льву Аркадьевичу… Итого — три тысячи. Кстати — ты действительно раньше никогда не писал? Не так уж и скверно для первого раза.

Все как на «химии», подумал я. Не можешь работать сам — плати. Все повторяется.

— Как раз на столько я и рассчитывал. Необходим аванс? — деловито спросил я, пропуская последние слова мимо ушей.

— Предпочитаю все сразу по завершении работы.

Начать наведываться к нему Глуздов предложил недели через три. Единственный канал связи с ним оказался довольно любопытным.

— Если у меня окончена работа, то каждое утро с десяти до четверти одиннадцатого я прогуливаюсь у подъезда. Это и есть место встречи. Дверной звонок не работает, дверь квартиры выходит в запертый тамбур, общий с соседями, так что не постучишь. Застал меня сегодня по телефону Лев Аркадьевич у сына, живущего с моей прежней женой. Теоретически это возможно, практически — маловероятно… Впрочем, вот на всякий случай номер. Через двадцать дней можешь начать заглядывать к подъезду. Ждать во всяком случае не больше месяца. Так или иначе, быстрее эту работу никто не сделает.

Спорить не приходилось. Усталый, терзаемый всяческими сомнениями, я возвратился домой, где меня поджидало неожиданное известие.

— К тебе тут какой-то Коля приходил. Сказал, завтра с утра зайдет, просил подождать. Здоровенный такой, носатый. Глаза странные: вроде бы и улыбается, и на тебя смотрит, а все равно куда-то в стену. И улыбка такая… тяжелая, одно слово.

Порой мама разгадывала людей так точно, что я только диву давался. Обаяние Нугзара не оказало на нее никакого действия.

Появился Нугзар в десять, чем удивил меня несказанно. Любивший поспать, он всегда страдал от необходимости вставать пораньше в выходные, когда приходилось искать наших покупателей среди базарного люда. Никак решил снова «поработать»? Нет уж, я лучше подожду легальных доходов.

— Вставай, Андрей, нечего валяться. Тут такие дела…

— Что, неужели на хвост сели? — сон мгновенно улетучился.