— Да, вижу, определенно, время, число, все правильно, но ее здесь нет. Чем я могу вас утешить? Чашку чая?
— При чем тут чай?
— Могу предложить занятие. Я вполне могу провести. Пойдемте.
— Но вы шли куда-то, собирались.
— Уже не важно. Прошу.
Она смотрела опасливо с площадки в полумрак прихожей.
— Вы боитесь?
— Да.
— Чего?
— Вас.
— Я безопасен.
— Вы так говорите.
— Ну если вы боитесь остаться со мной наедине в квартире, можем провести занятие прямо здесь, спустимся на марш, там окно, широкий подоконник. Не проблема.
— У вас есть документы?
— У меня есть паспорт. Могу его вынести. Он дома.
И, не дожидаясь ответа, Митя скрылся в прихожей.
Он представлял, как она стоит растерянно у открытой настежь чужой квартиры. Перед входом в полутьму чужого жилья. Вдыхает запах чужой жизни. Митя вышел с паспортом и протянул ей. Она не брала. Тогда он раскрыл книжечку.
— Смотрите на фотографию, это я. Дмитрий Олегович. Тысяча девятьсот девяносто четвертого года рождения. Неженатый. Умный.
— Про умный там тоже написано?
«Улыбнулась. Это победа. И голос уже не так дребезжит».
— Конечно, написано. Симпатическими чернилами… — Митя вдруг переменил интонацию, заговорил серьезно: — Я в самом деле могу провести занятие. Мне жаль, что мама забыла о договоренности, с ней такое впервые на моей памяти. Но я знаю все ее уроки. Считайте, что я ее лучший ученик. Мы можем, по крайней мере, попытаться. Ведь вы наверняка издалека сюда ехали, потратили уйму времени. Решайте сами. В любом случае я прошу прощения, что так вышло.
— Хорошо.
«Сдалась. Ура. Я и в самом деле умею это. Ура, ура, ура».
— Прошу вас. Добро пожаловать, Валя.
Он вошел вслед за ней в прихожую. Свет включил — для нее. Чтобы все на свету, никаких темных углов.
— Не разувайтесь.
— Туфли промокли.
— Тогда тапки.
— Не нужно, спасибо.
— Пол холодный.
— У меня с собой тапки. Я взяла.
Он провел ее в свою комнату.
«Слава богу, убрана постель. На столе пылюга».
— Садитесь, пожалуйста, к столу. Включу свет, на улице пасмурно и дома пасмурно. Ну вот, а я в кресле устроюсь, оно старое, старше меня. Скажите, пожалуйста, зачем вам эти занятия?
— Зачем? Это так нужно знать?
Митя не отвечал, держал паузу.
— Хотя понятно, я ходила заниматься английским, там тоже спрашивали зачем. Просто общаться или книжки научные читать. Мотивация. Да, я объясню. Меня назначили начальником отдела. Это так звучит серьезно. В действительности не то. Но все равно. Они должны меня слушать. В идеале. Но я ничего не умею им сказать. Я не могу убедительно. Убедительно сформулировать. Я сама себе не верю, когда говорю.
Митя расстегнул ремешок и снял часы. Женщина наблюдала за ним настороженным взглядом. Митя положил часы на стол.
— Так удобнее следить за временем. Мама обычно ставит на стол будильник, но у меня здесь будильника нет, я под его тиканье не могу спать.
Митя поднялся из кресла и направился к стеллажу, к поблескивающим книжным корешкам.
— Любите читать?
— Времени нет.
— К Достоевскому положительно относитесь?
— Не особо.
— Почему?
— Не знаю. Не выдерживаю больше страницы, болею.
— К Толстому?
— Получше.
— Но без удовольствия читаете?
— Вообще не читаю, если честно. После школы — ни разу. Там… как-то не знаю. Мне трудно. Времени нет. Сил. Неинтересно.
— Это замечательно, — сказал Митя и вытянул из тесного ряда книгу. — «Преступление энд наказание», — объявил он. — Открываем. Сейчас, сейчас. Так. Вот. Читайте. Монолог Свидригайлова.
Она взяла у него растерянно книгу.
Всмотрелась в текст.
— Читайте вслух.
— Не буду.
— Почему?
— Это отвратительно.
— Что именно?
— Этот человек. Он весь.
— Как думаете, сам себе он нравится?
— Не знаю. Нет.
— Положим. Не то чтобы я с этим вот прям так соглашаюсь, но — положим. Прочитайте именно так — от лица человека, который сам себе отвратителен.
— Но я же не актерскому мастерству пришла здесь учиться.
— А чему вы пришли учиться?
— Я уже объясняла.
— Повторите.
— Говорить.
— Да вы умеете вроде.
— Меня не слышат.
— Я — слышу.
— Не слушают. Не вы. На работе. И не только. Я объясняла.
— А его — слушают?
— Свидригайлова? Да.
— Тогда попробуйте влезть в его шкуру.
— Он мне противен.
— Вы сказали, что он сам себе противен.
— Уже не знаю.
— Помните, что с ним в конце концов произошло?
— В Америку уехал, — сказала неуверенно, вопросительно.
— Почти что так. Америка на его языке — тот свет.
— Он умер? — спросила после паузы.
— Застрелился.
— Почему?
— Отчасти вы знаете ответ.
— Сам себе противен?
— Возможно. Читайте. Давайте. Вслух.
Она придвинула к себе книгу. Губами шевельнула и — не смогла прочесть.
— Знаете, когда актерам выпадает играть отрицательных персонажей, они ищут в них человеческое. Попробуйте.
— Попробуйте вы, а я послушаю. Как это со стороны звучит.
— Попробую, но не сейчас, сейчас рано. У вас есть братья-сестры?
— Какая разница?
— У меня не праздное любопытство.
— Можно подумать, я к психологу пришла.
— Вы ходили к психологу?
— Нет. В кино видела. Есть у меня брат, старший. Но мы с ним мало общались, он не с нами жил.
— А что вы обо мне думаете?
Посмотрела удивленно.
— Давайте. Начистоту.