Рутина

Это было здорово. Юг, как же тут хорошо, почему я не побывал тут раньше? Жгучий май, красивые девчонки, Волга. Жаль только, место для репа совершенно не подходило. Там был бар и огромный подиум посреди зала. Мы ходили по этому подиуму вместо сцены, изображая из себя обезьян. Намахнули с Костей по «егермайстеру» и вышли на крыльцо. Там была лавочка и столик, где мы разложили книги. От людей нас отделял металлический забор, который еще не открыли. До Даши было метров двадцать или даже тридцать. Но я сразу ее разглядел всю. Сразу все понял, судьба будто приподняла подол юбки, и ветер принес мне лучший запах на свете. Даша стояла в узких джинсах, светлой футболке и с сумкой через плечо, протирая темные очки. Стройные длинные ноги, крохотное туловище с очень узкими плечами, длинные пальцы держали тканевую салфетку. Запястья ее были очень тонкие, но я отмахнулся от мысли, что запястья – это тизер вагины, похоть была второстепенным элементом, лишь одной из составляющих страсти. Страсть была такая, что было необходимо изменить весь мир, чтобы добиться места рядом с ней. Ну и было очевидно, что оказаться в этой тесной девчонке – лучшее из телесных ощущений, которое только можно вообразить. Казалось, что я даже буквально чувствую ее запах. Точно мог сказать, как она пахнет, мои руки и спина уже знали ее вес, мои пальцы и рот знали фактуру и прохладу Дашиной кожи, мои волосы чувствовали прикосновение ее ладоней. Казалось, что я вижу ее губы и чувствую их консистенцию, вкус, ее русые тонкие волосы, ее кривые зубы, мой язык узнал каждый из них – все было ясно в один момент, хоть и с такого расстояния.

Я сел, совершенно охуевший, и взял банку темного «Козла». Возвращаясь к фильму «Любовь и сигареты», процитирую одну сцену. Герой великого Джеймса Гандольфини вышел покурить, поругавшись с супругой, которую играла Сьюзен Сарандон. На жалобу соседей приезжает коп, спрашивает, в чем дело.

– Вы когда-нибудь были женаты, офицер? – вздыхает Гандольфини.

– Да, сэр. Я был женат дважды.

– Нет, у каждого может быть только одна жена.

Каждый раз я чувствовал укол, когда смотрел это место. Мне казалось, что это подделка, автор – режиссер фильма Джон Туртурро, превосходно сыгравший Бартона Финка, – водит меня за нос. Вот у меня есть девушка или жена, и будет другая или не будет. Была Сигита, которую я любил, а теперь Оксана или даже – как промежуток – Лена. Все остальное выдумки поэтов. Но теперь все сложилось. У нее – у Даши – будет моя фамилия, у нас будут дети, оказывается, я вообще еще ничего не знаю о женщинах. Сейчас я увидел первую верхушку огромного айсберга-мутанта или, можно сказать, потянулся к первому грибу, связанному с тысячей других подземной грибницей.

– Ты чего, Евгеша? – спросил Эдуард.

– Да так, дрюга встрэтил, – ответил я шепотом, цитируя одну из своих говнокниг, написанных до нее, до моей бабы, Бабы.

Костя отправился на поиски еды, организаторы стали запускать людей. Эдуард считал деньги, я подписывал книги. Подошла Даша. Она выглядела совсем как девочка, но я сразу понял, что ей двадцать два. Не знаю как, но понял. Я сказал, как будто только ее тут и ждал:

– Привет.

– Привет, можно мне книгу Зорана Питича?

– Да, триста.

Даша достала из сумки паспорт, в чехол которого были вложены купюры. Вынула деньги.

– Можно я гляну? – протянул руки.

– Зачем?

– Надо убедиться, что тебе есть восемнадцать. А то Зоран Питич похотливый старик.

Она улыбнулась и дала паспорт. Да, я угадал, ей двадцать два. Сигите было двадцать два, когда мы познакомились, Оксане тоже было двадцать два, и теперь – Даше. Только мой возраст меняется.

– Ого, Папа Стиль, у нее дэрэ с тобой в один день.

– Да ладно?

– И с Зораном Питичем! Вот это совпадение!

Я протянул Даше банку пива, и она села с нами. Эдуард потом скажет, что решил, что это какая-то старая моя подруга, так она влилась, так непринужденно сидела с нами. Однако я не могу даже вспомнить, о чем мы говорили. Одна знакомая, читая первые две «Рутины», сделала замечание, что я очень мало прямой речи вложил в уста Сигиты, а также ни разу не описал прямо и подробно секс с ней. Образ все время ускользает, в отличие от других девушек, с которыми удается деловито разобраться на письме. С Леной и Оксаной, даже с эпизодической Лидой все в порядке. Но что мне мешает писать Сигиту? Если говорить о Даше – это еще сложнее. Сколько бы я ни писал о ней музыкой, стихами или прозой, сколько ни пытался ее фотографировать или снимать на видео – мозг не дает мне пригвоздить ее, не дает познать ее, не дает сделать выстрел и определить, что она такое. Сложить о ней мнение невозможно. Нельзя превратить ее в объект. Я думаю так: на каждую шовинистскую свинью найдется лезвие, и Даша – это лезвие для меня.

Пришел Костя, мы взяли бутылку «егеря» и запрыгнули на подиум. Энергия несла меня, я старался не смотреть на Дашу, но все, что исполнял, было для нее, и она это прекрасно знала. Эдуард отогнал машину к хостелу и после выступления принялся выпивать с нами. В какой-то момент я дотронулся до ее руки. Помню, как Эдуард спросил вместо меня: