Рваные судьбы

– Что ты говоришь, Шура? Что копать? – испугалась Лиза. Но тут её осенило: – Ты бредишь. Что же делать? Мы с тобой посреди поля, и ни души вокруг. Возвращаться далеко, до дому – ещё дальше. Да ты и встать-то не сможешь, не то что идти.

Шура тоже что-то бормотала, как будто поддерживая разговор с матерью, но слов её разобрать было невозможно. Только изредка прорывалось более-менее чётко:

– Сейчас, сейчас, ещё минуточку, и встаю.

Лиза села на землю рядом с дочерью, которую всю трясло и лихорадило, и положила её голову себе на колени.

– Господи, – закричала она, посмотрев в ясное голубое небо, – зачем обрекаешь нас на такую страшную погибель? Почему не наслал на нас фрицев, чтобы постреляли нас прямо здесь? За что нам такие мучения? Ведь я даже помочь ничем не могу моей девочке. Неужели мы так и умрём с ней здесь, посреди поля, от болезни и голода?

Лиза долго ещё плакала и причитала, качаясь в такт своим словам и гладя Шуру по волосам. Сколько времени так прошло, точно сказать она не могла бы: может, час, а может, и два. Только вдруг она увидела вдалеке лошадь с телегой. Глаза Лизы затуманились от слёз, поэтому очертания приближающейся телеги расплывались, и Лизе показалось, что там целый отряд всадников.

«Ну, вот и всё, – пронеслось у неё в голове, – пришло-таки избавление. Давайте, только сразу постреляйте нас тут, сволочи. И делу конец».

Она отвернулась в другую сторону и тихонько запела, покачиваясь в такт песне, и прижимая к себе дочь. Тем временем телега поравнялась с ними. Сверху сидел сухонький бородатый дедок и управлял лошадью. Он остановил коня и сказал, обращаясь к женщинам:

– Негоже долго на сырой земле сидеть. Хоть и середина весны, а всё же зябко ещё, холодно. Тепло это обманное. Так и захворать недолго.

Лиза вздрогнула на первых его словах. Голос у старика был скрипучий, но не отталкивающий. Да и наружность, в общем, располагающая, даже комичная немного. На нём был тулуп и шаровары, заправленные в большого размера валенки. Из-под шапки-ушанки торчали клочья седых волос.

– Уже захворала, – ответила Лиза. – Может, у вас найдётся немного воды? А то у нас уже вся закончилась. Её знобит и лихорадит. – Лиза с нежностью и болью посмотрела на дочь.

– Конечно, вода будет. Сколько угодно, – сказал дедок, проворно спрыгивая с телеги на землю. – Здесь недалеко. Надо только её, – он указал на лежащую Шуру, – на телегу перетащить. Давай, вставай, дочка, я помогу тебе.

Лиза повиновалась, цепляясь за последнюю надежду.

«Хуже уже всё равно не будет», – подумала она.

Вместе они перетащили Шуру в телегу. Лиза села рядом и опять положила голову дочери себе на колени, чтоб та не металась по дну телеги во время езды. Дедок сел с другой стороны и слегка дёрнул поводья. Лошадь напряглась, поднатужилась и двинулась с места, увлекая за собой гружёную телегу.

– Как звать-то вас? – спросил дедок через плечо.

– Меня Елизаветой, а дочь – Шурой.

– Александра, значит, – протянул он. – Красивое имя у дочки, и у тебя красивое. Да только судьба тяжёлая начертана для Лизаветы.

– Не жалуюсь, – ответила Лиза. – Разве у кого-то она лёгкая, судьба? Тем более теперь, когда война.

– А война скоро кончится. Уже два года кровь льём. Довольно уж. Да и наши наступают. Скоро конец войне.

Лиза не ответила. Она уже ничему не верила, потеряла всякую надежду.

Помолчав немного, она спросила:

– А вас как зовут?

– Архип. А на селе зовут дед Архип. Можешь и ты так звать, – ответил дед Архип.

Через полчаса они подъехали к Рогани – посёлку, который расположился вдоль дороги, по пути в Чугуев. Дед Архип направил коня в один из крайних дворов. Слева от ворот стояла небольшая хатка, дальше сарай, погребок, а справа навес для лошади, закрытый с трёх сторон частоколом, а спереди невысокой калиткой из плетня. В глубине двора был разбит небольшой огородик, и несколько деревьев – вишен, яблонь и слив, украшали двор. А возле дома росла раскидистая груша, сплетая свои ветви над входом в дом.

Шуру занесли в дом и уложили на кровать. Дед Архип велел Лизе пока переодеть дочь в сухое чистое бельё, которое он достал из шкафа, а сам пошёл вскипятить воду и приготовить травяной отвар. Лиза так и сделала. Вещи на Шуре были перепачканы грязью, а бельё всё мокрое и липкое от пота – её бросало то в жар, то в холод. Лиза укрыла дочь пуховым одеялом, которое было здесь же, а сама присела рядом на табурет.

Комната в доме была одна, но просторная, а вторая – галерея, служила кухней. Дом деда Архипа чем-то напомнил Лизе их хатёнку. Такой же небольшой, с низким потолком и земляным полом, такой уютный и добрый.

Скоро вернулся дед Архип с большой кружкой дымящегося чая, во второй кружке был тёплый травяной отвар. Он протянул первую кружку Лизе и сказал:

– Будешь поить её, пока не выпьет всё. Остынет – нагреешь на плите, но чтобы всё до капли. А этим, – он подал вторую кружку и лоскут мягкой материи, – сперва оботрёшь всё её тело. Здесь такой же травяной настой, только прохладный, чтоб жар снять и кожу освежить.

Лиза сделала всё, как велел дед Архип.