И потом еще было, и еще. У нас несколько раз начинался роман, и Ваня всегда его прекращал. Пунктирная линия: есть любовь – нету – есть любовь – нету.
– Амур в истерике, он потерял лук со стрелами, обзавелся топором, – определил Приходько. – Неужели вы не сообразили: Иван вас использовал в промежутках между другими романами? Вы его запасной аэродром. Сейчас он с вашей помощью отомстил неверной жене и остался в тени. Его не посадят, за решетку сядете вы.
Руфина застучала кулаком по столу:
– Вы ничегошеньки не знаете! Вообще!
– Так расскажите, – сказала я.
– Разве правильно оставить безнаказанным человека, который втянул вас в преступление? – подлил масла в огонь Приходько. – А сейчас небось пьет вино с другой бабой.
Файфман привстала, снова села и заговорила.
Анна Егоровна успела сообщить сыну о своих подозрениях насчет внучки и умерла. Ей на самом деле стало плохо, она скончалась в одночасье. Иван привык в тяжелые моменты бежать к Руфине. Возобновление любовных отношений у них случалось тогда, когда Добров попадал в непростую ситуацию. Несмотря на любовь к Любе, у Ивана не сложились с ней доверительные отношения. Супруга всегда держала его на расстоянии, Ваня переживал из-за эмоциональной холодности Любы, он знал, что она непростой человек, но и предположить не мог, что его дочь от Бутрова.
Некоторое время Иван пребывал в растерянности, потом сказал Руфине:
– Выйдешь за меня замуж?
– Ты разведешься с Любкой? – не скрыла радости Руфина.
– Нет, – решительно ответил Ваня. – У меня иной план. Как ты думаешь, если Бутров смертельно заболеет и на пороге смерти узнает, что у него есть дочь, кому он оставит свое богатство? Квартиру на Тверской? Дачу? Коллекции?
– Некому, – развела руками Файфман.
– Хорошо, – кивнул Добров, – а если Алексей узнает о дочери?
– Стопроцентно имущество отойдет Наде, – насупилась Руфина. – Эй, ты почему спрашиваешь?
– У Надьки есть неплохой шанс стать богатой, – улыбнулся Добров.
– Я рада за Любку, – обозлилась Руфина. – Деньги-то в ее распоряжении окажутся.
– А если и Люба нас покинет? – прищурился Иван. – Кто получит капитал? Надя несовершеннолетняя, я ее отец по документам, с этим не поспорить.
Руфина обомлела, а Добров продолжал:
– Люба умрет, покончив с собой из-за угрызений совести, потому что убила Галину и еще нескольких людей, которые ей не нравились. Алексей Николаевич тяжело заболеет. Деньги он завещает Наде. Но та тоже нездорова и вскоре отправится на небеса к родному папочке. Итог. Я избавляюсь от еле живого бизнеса, продаю квартиру, уезжаю с тобой на берег моря в Грецию, на Кипр. На земном шаре полно мест, где можно вполне недорого купить домик на берегу и жить счастливо на проценты от банковских вкладов. Здорово?
– Но неосуществимо, – пролепетала Руфа. – Все названные тобой люди здоровы, никто в могилу не собирается.
Иван притянул к себе любовницу:
– Если ты поможешь мне, то года через полтора мы будем сидеть в самолете, который возьмет курс на острова.
– Черт побери! – подскочила я. – Мне следовало догадаться, что Иван Сергеевич по уши увяз в этой истории! Он очень хитро вел себя! Давайте вспомним, кто попросил меня сообщить Бутрову о его отцовстве? Иван. Он настаивал, чтобы я пошла к Алексею Николаевичу и открыла ему правду, дескать, тот должен все узнать. Сам Иван не мог общаться с профессором, он использовал меня! А я, как послушная обезьянка, плясала под его дудку! Мало того что провела разговор с Бутровым, так еще потом и отчиталась перед Добровым, сообщила о приходе нотариуса. И как поступил Иван Сергеевич, узнав новость о том, что Надя теперь наследница профессора? Он деловито интересуется:
– Документы оформлены официально?
Я подтверждаю, что лично засвидетельствовала его подпись, и Добров изображает негодование, возмущение, кричит что-то вроде:
– Не нужны нам его деньги, – и бросает фразу: – Не хочу получить его дурацкую шкатулку с ангелом!
Откуда Добров знает про семейную реликвию Бутрова? Иван Сергеевич не дружен с профессором, бизнесмен несколько раз подчеркивал, что он ни разу не бывал дома у начальника жены, понятия не имеет, как тот живет и чем владеет. Но оговорка про шкатулку свидетельствует о другом. Милейший Ваня изучал имущество Бутрова, думаю, ему о нем в подробностях рассказала Руфина, которая захаживала к профессору и видела шкатулку с портретом его матери. Есть еще пара моментов.
Я посмотрела на Приходько:
– Федор! Я дура.
– Конечно нет, – быстро сказал начальник.
– Дура, – повторила я, – ну-ка, вспомним неприятную сцену в офисе, когда Иван Сергеевич «узнал» про дневники жены, о том, что Люба убийца. Как он себя вел? Добров приезжает к нам в состоянии депрессии, он плачет, понимает, что супруга не изменяла ему, она имела связь до брака, он обвиняет себя в ее самоубийстве. Потом мы показываем ему тетради, и Ивану делается совсем плохо, теперь уже физически, и я отвожу его домой.