Рыба и другие люди (сборник)

Вдруг я услышал слово – коробящее, выбивающееся из всей речи, словно перед тем, как вывернуть наизнанку, его сладострастно и долго лупили деревянным вальком. Пожилой, за шестьдесят, бодрящийся пока пенс с инженерской бородкой, в тяжелых, с начесом, тренировочных штанах, разношенных ботинках «прощай, молодость» и сереньком дешевом пиджачке «спортивного типа». Он так и сказал жене по телефону:

– Да, отдыхаю, посещаю разные процедуры, массаж. Отжираюсь, главное, что регулярное кормление, шаломыжничаю по аллейкам, их разметают, тут еще порядок держится. Нет… один тут… в шестьдесят шестом, в Хабаровском крае… не помню его…

Конец разговора я не слушал, сраженный дурацким словом. Отзвонив, он вышел на улицу. Я проводил его изучающим взглядом. Шел этот человек, немного наклонясь вперед, сосредоточенно и свирепо глядел из-под очков. Такие лица бывают у людей вовсе не злых, но чем-то глубоко уязвленных. «Отставной», решил я. Он громко, без повода матерился и казался очень одиноким среди пестро наряженных бывших продавщиц и работников районного звена. Гулял без компании – «шаломыжничал»? Москва не отвечала, я не знал, как убить время.

Дежурная, добрейшая тетя Маруся, на мой кивок принялась с ходу сетовать на мизерную пенсию и вдруг с придыханием спросила, сколько стоит сотовый телефон.

– Полторы тысячи долларов с установкой.

На ее лице замер священный испуг.

Весь в снегу, спал гипсовый Ленин, крашенный серебрянкой. Пестрые плакаты-агитки фиксировали права, даруемые Конституцией гражданам СССР. А ведь не отказался б я от сотового – знай звонил бы прямо с дачи. А главное, не пришлось бы в пятницу гнать в Москву, ждать звонка Олафа Ирленкойзера, немецкого издателя из «Зуркампа».

Но нет, впереди старик в драповом пальто – такое носил зимой отец. Мокрой рукой он вожделенно оглаживает снежную статую. Краля восседает на перевернутой мусорной урне – нога закинута на ногу, локти жеманно отведены.

Бёдра, мощные ягодицы, грудь – маленькая, налитая, соски торчком. Даже вылепил простоватое лицо. Скульптор отступил на шаг, прищурился, закинул голову. Поправив сбившуюся на глаза ондатровую шапку, оценил творение. Затем опять приступил к поглаживаниям. Зализывал, бесстрашно опускал белую ладонь в ведро с водой, вел по линиям тела. Творца согревало воображение. Мимо, ни на кого не обращая внимания, но все подмечая, «прошаломыжничал» кособрюхий инженер.

Со второго этажа неслась лихая музыка – танцы. Ноги плясавших раскачивали большое здание – топот был слышен на улице. Здешнее большинство, непривередливое и сердечное, спасалось от одиночества, сбившись в стаю.

– Пошли, что ль, согрею, – бросил снежной девке.

Она вульгарно улыбнулась, встала со своей урны.

– Тебя как зовут хоть?

– Виолетта.

– Вот и отлично.

Отставной Пигмалион бежал за нами, лепетал что-то несуразно-романтическое.

Деваха вдруг резко повернулась и выдала матерную трель – с ближайших елок печально осыпался снег. Творец сел в сугроб и закрыл лицо руками.

4

– Бизнесмен? – спросила Виолетта кокетливо.

Я кивнул головой.

– Я тоже с людьми работаю. Пойдем на станцию, в ресторан, до вечера еще долго.

Полумрак – освещена была только стойка. Я вспомнил, что Андрей Дмитриев настоятельно советовал мне испить здесь сто граммов армянского коньяку.

Барменша, она же официантка, с эффектной фигурой теннисистки и страшным лицом, спросила какими-то остатками голоса:

– Что будете пить?

– Шампанского бутылочку для начала, да, Петь? – Виолетта бросила зазывный взгляд.

– Валяй!

– И котлету, жрать хочу! – Естество с завидным прямодушием лезло из нее, к некоему моему, я бы сказал, восхищению.

– Снегурочка, душа моя, вали сюда!

Нас окликала компания за дальним столиком: три приблатненных и излишне намазанная подруга.

– Ребята хорошие, хочешь, подойдем? – шепнула мне на ухо Виолетта ледяными губами.

Парни меж тем беззлобно ржали – кличка моей спутницы, видимо, напомнила им что-то свое.

Подсели к столику. Я заказал еще бутылку водки – на всех.

– Котлетки кончились, есть отличные отбивные, – доверительно склонившись, поведала мне официантка.

Принесли отбивные. И немедленно все потонуло в гомоне. Какой-то плосконосый без конца повторял:

– Петруха, Петруха, писатель, да? Вот возьми и опиши меня, слабо?

Я отбивался как мог. Подсаживались еще и еще, сдвинули столы. Всем стало нестерпимо весело. Девчонки визжали от восторга. Час-другой нас развлекал настоящий браток – заглянул с ревизией да и остался «выпить с писателем». Он тискал и тискал нескончаемый «роман» – бесконечное вранье, замешанное на дешевых видеофильмах и хорошем знании жизни.

Но исчез и браток, его сменили две подружки: Лелька и Олька – эти пели, всем полагалось подтягивать. Время остановилось окончательно. Когда я повернулся к стулу моей спутницы, он был пуст. По полу растекалась большая ледяная лужа, какая-то тряпка в ней напоминала бюстгальтер.

– Где моя подруга?! – испуганно закричал я.

– А растаяла, – пояснил кто-то из-за спины.

Я успокоился и печально кивнул.