Рыба. История одной миграции

В конце нашего коридора была дверь в квартиру 84. Необычная, заявляющая о своем владельце: дерматин порван, клочьями висит вата, стеклянный номер разбит, цифра перевернута вверх ногами и держится на одном шурупе. Замок здесь меняли неоднократно, от старых запоров остались дыры, залитые наспех монтажной пеной – оранжевые блямбы в темном коридоре привлекали внимание издалека, как фонарики в туннеле. Ручки не было и в помине, открывали дверь за оторванную обшивку. Все говорило о том, что в квартире живут алкоголики. Каково же было мое удивление, когда, моя вечером полы, я столкнулась с девчонкой – ярко рыжей, стройной и высокой, в модных красных кедах, джинсах, подчеркивающих ее спортивные ноги, в ослепительно белой блузке, с кожаной сумкой через плечо. Девушка вышла из лифта, весело со мной поздоровалась и легкой бесшумной походкой направилась в конец коридора к злосчастной квартире.

Я не удержалась и подглядела – она достала ключи, целую связку, открыла дверь и крикнула с порога: “Тошка”. Затем дверь закрылась.

Девчонка явно тут жила.

В другой день я заметила ее на улице – она вылезала из маленького красного “Фольксвагена”, рядом с ней сидел парень, его можно было бы назвать симпатичным – худой, стройный, в грязной майке, грязных жеваных джинсах и странной, не по сезону, меховой шапке с козырьком, надвинутой на глаза и плотно закрывающей уши. Я еще подумала, что девочка ленится ему стирать и гладить. Парень был явно болен, то ли ребра сломаны, то ли живот не в порядке: он медленно вылез из машины, обхватил себя руками крест-накрест, поплелся за своей спортивной подругой. Шел он, скрючившись, поводя головой, словно кого-то опасался – из-под кепки меня обследовали два мутных глаза.

Девушка подхватила спутника под локоть и, смеясь, принялась ему что-то рассказывать, но он не слушал – был сосредоточен на своей боли, явно мечтал поскорей добраться до кровати. Лет им обоим было по двадцать с небольшим. Девушка поздоровалась со мной, я ей улыбнулась.

В тот же день, вынося мусор на помойку, я обратила внимание на их окно – оно было расположено в метре над бетонным козырьком, защищающим черный вход в подъезд со двора. К козырьку примыкала водосточная труба. Из полуоткрытого окна свисала грязная простыня, на которой кто-то навязал узлов. Федя-дворник со своим молчаливым сыном подметал двор. Заметив, что я смотрю на странное окно, подошел ко мне.

– Там наркоманы живут, не знала?

– Откуда мне знать?

– У них вся жизнь – приключение, так, сынок?

Мальчишка молча кивнул головой и отвернулся.

Башкир покачал головой.

– Я своего вытащил, сюда привез, думал, столица, спрячемся, а каждый день шприцы подметаю. Гляди, мой дурак снова попадется. Как, сынок?

– Не попадусь, ты же знаешь, – выдавил сквозь зубы парень.

– Смотри, такой обезьяной станешь – никакой зоопарк не возьмет. -

Федя горько хмыкнул. – Поняла, кто твои соседи?

– И девчонка тоже?

– Ой-ёй, ты бы видела какая она приехала, – помойка и та краше. Ни бельмеса не соображает: “Антон, где Антон?” – передразнил и добавил гордо: – Я ее за ручку к нему привел, а он ей с порога как вдарит в глаз, втянул внутрь и дверь захлопнул, спасибо не сказал. Потом его папаша ими занялся, более-менее в чувство привел, в больнице два месяца лежали, а тут, видишь – лестницу сплел и сбежал, опять под навязкой.

– Как?

– Колька, он опять под навязкой?

Но Колька яростно мел двор и сделал вид, что не расслышал.

– Тебе лучше не знать, а мы с женой через это прошли. Я своего в больницу не сдал, привез сюда, спрятал от армии, если упекут – там снова на иглу сядет, тогда каюк, папа-мама не помогут.

С того дня я стала по-другому смотреть на Федю и его сына. Да и он, выговорившись, стал ко мне относиться добрее, только мальчишка по-прежнему меня сторонился, как сторонился всего мира – угрюмый, неприветливый, исполнительный, как робот, для которого жизнь закончилась, так и не начавшись. Петровна, конечно, с удовольствием меня просветила: Антон Колчин жил на втором этаже года два – квартиру ему купил отец-фотограф.

– Ты его знаешь, строгий такой, как отставной военный, на девятом живет. Только Антон начинает бузить, папаша его быстро в укорот – и в больницу. Парень – конченый наркоман, а мать и носу не кажет, один раз ее видела: интеллигентная женщина, а прошла – не поздоровалась.

Это когда Антона в последний раз увозили. Он ведь парень золотой, все рвался мне помогать, когда я этажи мыла, – ведро с водой поднесет, в квартиру пустит воды набрать, чтоб я в подвал не ходила, только губит себя, не знаю зачем.

– А девчонка?

– Юлька? Если б не она, Антошка давно б загнулся, она за ним ходит, как мама родная, потому что сперва он за ней ходил. У нее отец – большой генерал, только она с ним не живет. Они сейчас по очереди гудят.

Я рассказала ей о лестнице из простыни.

– Знаю, а что поделаешь – страхи мучат, хорошо, если ночью прокрадется, а то будет скрываться, пока милиция не отловит.

После такого рассказа выходить вечером на уборку мне как-то расхотелось. Я уложила бабушку спать и решила, что вымою все завтра.