Рыба, кровь, кости

— Женщину? — Здесь сложно было уследить за цепочкой связей.

— Кота. Пока мы не объяснили ей, что это самец.

Гладстон вонзил когти в бедро Клер.

— Сбросьте этого мерзавца на пол, если он вам докучает. Сама терпеть не могу проклятого кота. Но ему он нравится. — Она качнула лыжной шапочкой в сторону Риверса. — Паршивый, никчемный крысолов.

Клер, пытаясь не захихикать вслух, с несколько истеричным любопытством подумала, кого же имела в виду миссис Риверс — мужа или кота. Девушка дала Гладстону увесистый шлепок под зад, тот зашипел и нырнул под кровать, откуда тотчас же донесся грохот бьющихся бутылок и сильный запах алкоголя.

— Этот суки сын перевернул наш бар! — воскликнула миссис Риверс. — Я убью его, если он разбил бренди!

— По-моему, это джин, — оценивающе потянул носом воздух мистер Риверс.

— Мы получили его от бутанской королевы-матери, в качестве платы за нарциссы.

— Моя жена раньше разводила превосходные махровые нарциссы.

— Было время, когда всякий мечтал заполучить мои цветы, — вздохнула миссис Риверс, но тут же оживилась. — Ну же, старик! Не забывай, девочка приехала сюда не для того, чтобы обсуждать луковицы!

— Нет, нет… — Он принялся неуклюже рыться среди папок, наваленных на кровати. — Позвольте — а, вот, нашел! — В руки Клер лег инструмент, сочетавший в себе телескоп и подвижное зеркальце.

— Гелиограф, — сказал Риверс. — От греческого слова. Обозначает запись с помощью солнца. У меня в саду есть цветок с похожим именем, гелиотроп…

Изгнанный подсолнечник, подумала Клер.

Миссис Риверс прокашлялась.

Ее муж поспешно продолжил:

— Этот прибор раньше использовали для подачи сигналов, особенно в геодезических работах. Зеркало, отражая солнечные лучи, служило своего рода искусственным горизонтом. Этот гелиограф принадлежал моему деду, его отправили мне после смерти Магды Айронстоун, вместе с запиской и рисунками.

Он снова зарылся в бумагах, а потом поднялся, ликующе размахивая каким-то письмом.

— Вот то, что вам нужно! Видите ли, моим дедушкой был Арункала Риш — условимся называть его Риверсом. Его сыну — моему отцу — было десять лет, когда семья уехала в Англию, в Лондон. В тысяча восемьсот восемьдесят восьмом году, кажется, это было. Дедушка был доктором Айронстоунов. Отец вернулся сюда и влюбился в местную девушку… Ну а в тысяча восемьсот восемьдесят девятом году родился я…

— Еще один ублюдок в компании поселенцев Айронстоун, — хохотнула его жена.

— Молодость, моя дорогая, известное дело. В любом случае отец решил, что Индия ему не подходит, поэтому вернулся в Лондон, где впоследствии женился. На англичанке. Мы всегда поддерживали связь, по крайней мере до войны. У них было много детей — даже внуков. Кто-то из них вступил в брак с местными индийцами, кто-то женился на англичанках. Все они остались в имении миссис Айронстоун — поместье Эдем.

Салли, мистер Банерджи, Ник. Клер мысленно представила их всех. И Дерек Риверс, конечно. Кем он приходился Аруну — правнуком? Еще один дальний родственник?

— Продолжай же! — Миссис Риверс, судя по всему, привыкла служить акселератором для непрестанно глохнувшего мотора своего мужа.

— Да, так вот. Эту записку, как вы увидите, послал мне некий Уильям — Билли, как мы называли его, — Флитвуд.

Клер взяла конверт в обе руки, не решаясь открыть. Мой дедушка, подумала она. В горле образовался комок.

Миссис Риверс протянула ей один из фонариков, лежавших на кровати.

— Воспользуйтесь этим, дорогая. Будет легче читать.

— Билли отправил мне это письмо спустя несколько месяцев после смерти Магды. Она надиктовала его Уильяму, как вы поймете, но она хотела, чтобы я тоже знал эту историю.

«Мой дорогой Риверс, — начиналось письмо от Уильяма — Билли — Флитвуда, — приношу свои извинения за то, что использую английское имя, но именно так я знал тебя в Поселениях. Пишу тебе, сидя за столом, глядя на оживленные улицы Калькутты и представляя себе тот высокий, прохладный край, где мы родились. С прискорбием вынужден сообщить тебе, что наша дорогая сестра Сарасвати — миссис Айронстоун (как я по-прежнему думаю о ней) — отошла в лучший мир».

Он не называл ее своей матерью, подумала Клер. Значит, мы ошиблись, Джек и я ошиблись. Магда все-таки мне не принадлежала. Стоит только потерять бдительность, расслабиться, и это тотчас же случится: история подпрыгнет к тебе в виде осклабившегося светящегося черепа, схватит за горло и исторгнет из тебя вопль.

* * *

Уильям остановился и пристально взглянул на гелиограф, стоявший на его столе, вспомнив слова Магды: «Единственное мое земное сокровище, единственное, потерю чего я не смогла бы перенести». Потом он снова начал писать: «Вследствие этого я сам вскоре отправлюсь в Англию, ибо моя дорогая наставница оставила мне художественную галерею в Уайтчепеле, можешь ли себе представить? Она, по-видимому, желала, чтобы я продолжал начатую ею работу. Похоже, я наконец-то своими глазами увижу Тауэр, совсем как мы с тобой мечтали столько лет тому назад!