Рыбаки уходят в море… Исландская новелла

— Как не нуждается, нуждается, конечно. Потому и продает. Ведь вон как постарела через все эти дела, о которых я тебе говорил. Но цена на землю вроде растет, ты бы узнал получше.

На вершине холма показался молоковоз, он стремительно приближался с востока. Арнльоутур энергично замахал руками, чтобы шофер подъехал к нам. Потом снова обернулся ко мне. Больше ему нечего было мне посоветовать, и он, довольный, пожелал мне удачи.

— Я тут буду присматривать за твоей собственностью, — сказал он на прощанье. — Она будет под моим надзором, все, что там есть. А возьму я с тебя по-божески, сговоримся.

Я поблагодарил его за услугу. Мы распрощались.

Я поставил ногу на подножку и уже собирался сесть в кабину, как вдруг он положил руку мне на плечо.

— Думаю, мне лучше поехать с тобой, вдруг старуха упрется и начнет ловчить с купчей, — шепнул он мне на ухо, словно не хотел, чтобы шофер узнал о наших делах. — Ты не думай, я вовсе не собираюсь вами командовать. Ничего подобного. Просто мне хочется, чтобы эта сделка состоялась. Ты меня знаешь.

Йоуханнес Хельги Рыбаки уходят в море…

У причала маленького рыбачьего поселка готовится к отплытию шхуна «Бриндис». На пирсе стоит паренек лет шестнадцати с новеньким матросским мешком в руке. Он приподнялся на цыпочки и не сводит глаз с красного домика на краю мыса. Нет, конечно, нет! Его матери, Криструн из Хёвда, в окне не видно, нечего опасаться, что она даст волю своим чувствам. Это уж слишком — желать, чтобы она стояла там и махала ему рукой на прощанье, когда он впервые уходит в море. Лицо матери, холодное, окаменевшее лицо, опять на мгновение встает перед глазами мальчика. Нет, здесь торчать бесполезно. Мальчик быстро взваливает мешок на плечо и прыгает на борт.

— Закидываем здесь!

Они прибыли на место лова, и коричневый невод — несколько тонн мелкоячеистой сети, груза, пробок и поплавков — скользит за корму, и вот уже зеленая цепь поплавков тянется, насколько хватает глаз. Время от времени вдалеке на гребне волны мелькает красный концевой бакан, а еще дальше, на горизонте, виднеются остальные пять шхун из поселка Хёвдаторпи.

Спускается тьма, ничего не поделаешь — придется ждать рассвета. Машина умолкает, штурвальная рубка закрыта, задраиваются люки, и на мачте загорается фонарь.

Кубрик так мал, что стол в нем не помещается и есть приходится, держа тарелки на коленях. Зато здесь, внизу, уютно. Ласково вспыхивает огонь в плите, и отблески его играют на лицах людей. Причудливые тени скользят по потолку и по переборкам. Шкипер Йокудль сидит молча. Это мрачноватый, немногословный человек огромного роста, с крупными чертами лица. Одет он во все черное. Кок, худой и болезненный с виду, тоже молчит, зато механик — обладатель необычного имени Ликафроун — без умолку рассуждает о политике. У него ласковые серые глаза и голос, красивее которого мальчик никогда не слышал. Волшебные звуки этого голоса наполняют кубрик удивительным покоем. Остальные не мешают ему говорить, кивают время от времени как бы в знак согласия, но в разговор не вступают. Наконец Йокудль произносит:

— Ну, Маур, а теперь марш на боковую. Твоя вахта с двух до четырех.

Мальчик забирается на койку и долго лежит, вслушиваясь в плеск волн о борт, в поскрипывание канатов на палубе. Старая шхуна ласково убаюкивает его, и ему становится необычайно хорошо. Уже засыпая, он слышит хриплый голос шкипера Йокудля:

— Это затишье мне что-то не нравится.

Смена вахты! Кто-то осторожно трогает мальчика за плечо и берет за руку. Он мгновенно просыпается, Йокудль, склонившись над ним, пристегивает ему на запястье часы. Он говорит, невольно понизив голос, ведь рядом спящие:

— Значит, в четыре ты нас разбудишь. И вскипяти воду. А если мы подойдем близко к другому судну, немедленно зови меня.

Мальчик разжигает огонь в плите, потом поднимается на палубу и садится на крышку люка. Небо густо усеяно звездами. Ни ветерка, мертвая тишина кругом, только глухо поскрипывают шпангоуты, да волны без устали плещутся о борта, словно шепчутся по секрету о случившихся в эту ночь несчастьях, потому что шхуна тяжело вздыхает и журчание волн становится похожим на ребячьи всхлипывания. На востоке загорается звезда, таких ярких мальчик раньше никогда не видел, а с другой шхуны — можно различить только красный фонарь на мачте — над иссиня-черным морем несется песня каприйских рыбаков. «Bella, bella Maria… рыбаки уходят в море…» — падают, точно капли, слова песни.

Криструн из Хёвда в белой ночной рубашке, босая, стоят у окна маленького дома на краю мыса, задумчиво вглядываясь в зеркальную гладь океана. Обычно в это время ночи она спит, но сегодня ей никак не уснуть. Окончилась целая глава в ее жизни, сегодня она в последний раз занималась воспитанием сына, о дальнейшем позаботится уже Йокудль, верный и надежный шкипер.

— Пятнадцать лет, — шепчет она.