С этими словами Гильдмирт положил меч на дно, скинул с себя одежду и сиганул за борт. Вода вокруг лодки тут же вскипела, и через секунду из тучи пузырей высунулись громадные серебристые лапы. Мы быстренько натянули шлемы и обвешались всем оружием, которое было у нас при себе, исключая гарпуны. Голова гигантского ящера поднялась над волнами и легла на корму нашей лодки. Вслед за ней возникла когтистая перепончатая лапа и протянулась к мечу, который наконец-то пришел в соответствие с размерами своего владельца, ибо ящер был не менее тридцати футов длиной. Когда он заговорил, мы увидели огромный красный язык, трудно ворочавшийся промеж двух стальных пил, в которые превратились зубы Гильдмирта. Выплевывая сиплые, полураздавленные слова, искалеченные малоподвижным языком, он прошипел:
– Хватайтесь за мой ремень, ссславные воришшшки. Копья держите наизготовку. Посспешим! Ззза дело!
Мы обрушились в воду. Подплыть к гиганту оказалось очень страшно, хотя мы и знали, кто он такой. Еще страшнее стало, когда, просунув ладони под ремень, опоясывавший середину его тела, я почувствовал, как костяшки моих пальцев уперлись в чешую, крупную и твердую, точно булыжная мостовая. Но совсем невыносимо сделалось, когда ящер, точно ударом хлыста вспенив воду, начал уходить в глубину так стремительно, будто не плыл, а камнем падал с огромной высоты. Тут же перед нами распахнулся совсем другой мир, и я, против воли погружаясь в безудержное кипение его жизни, стал весь внимание и благоговейный ужас.
XIII
Каждый раз, бывая в Кархман-Ра, я выхожу с наступлением ночи на холмы, окружающие город. По ним бродят волки, а иногда прокрадывается и вампир, но открывающийся с высоты вид вполне оправдывает риск. Великий город, раскинувшийся в ночи, – он будит желания, разжигает честолюбие, заставляет мечтать о славе, которая может принадлежать всякому, в том числе и тебе, ибо труд и отвага способны наделить человека совершенствами, сияющими так же ярко, как миллионы городских огней, чей свет бросает вызов звездному небу.
Но здесь, в глубочайшей точке этого мира, который и сам находится глубоко под нашим миром, меня ослепил умопомрачительный блеск, необъятный, как тысячи городов. Затонувшее пламя яркими искрами и штрихами покрывало склоны подводных гор, огненными муравьями разбегалось по рифам, буграм и впадинам морского дна, устремляясь к краю непроницаемо-черной бездны, окруженной стеной огня.
Титаническое пламя развевалось, подобно знамени на ветру, только гораздо медленнее, словно придавленное толщей океана. Окаймляя весь периметр Черной Щели, оно изрыгало столбы жирного дыма, которые, как чернила из мешка огромной каракатицы, маскировали раскол, не позволяя оценить его истинную глубину. Морское дно на многие мили вокруг озарялось болезненным свечением; сонмы расцвечивающих глубины фосфоресцирующих огней мерцали сквозь его красноватую мглу.
Наиболее впечатляющие скопления этих огоньков можно было видеть поблизости от стены пламени, посреди их бивуаков частенько возвышались разнообразные механизмы для осады или нападения. Тут и там команды уродцев пытались сокрушить неподатливое огненное заграждение стенобитными орудиями или хотя бы перебросить через его вершину железную лапу подъемного крана.
Один из лагерей был настолько огромен, что по сравнению с ним остальные казались воистину карликовыми, – во всяком случае, так оно было, когда я спускался вниз. Правда, есть все основания полагать, что с тех пор многое переменилось. Но в то время, повторяю, он был настолько велик, что я без труда различил его очертания издалека, тогда как ближние укрепления, хотя и довольно крупные сами по себе, все еще оставались скоплением размытых расстоянием огней: у самой стены лежали два потрясающих воображение яйца, опутанные сетью лесов и окруженные циклопическими подъемными кранами.
Гильдмирт, обшаривая взглядом пространство, неумолимо увлекал нас за собой. Наподобие ястреба, парящего над грядой холмов, неслись мы над морским дном, в точности повторяя каждый его изгиб. Поначалу само движение было столь же ужасным, как и те отвратительные подробности морской жизни, которые оно открывало нашему взору. Скорость ящера потрясала, даже чудовищная плотность воды не способна была его задержать, но дух мой вопреки всему пребывал в угнетенном состоянии, как в кошмарном сне, когда леденящее незримое присутствие парализует волю, превращая ее в доносящийся издалека голос, который тщетно заклинает тело двигаться быстрее.