Рыбья кость (СИ)

Костюм уже сутки висел на манекене, закрытый матовым шуршащим чехлом. Рихард отклеил защитный слой с пропитанных шипровым одеколоном лент под воротником — пускай выветрится, сегодня его колючая горечь будет не к месту.

— Аве Аби. Аэрокэб к десятому входу, прямо сейчас.

— Обрабатываю запрос…

Рихард в который раз похвалил себя за то, что много лет назад выбрал образ, для которого не требовался галстук. Еще никогда эта небрежность в костюме не была так кстати — даже с двумя расстегнутыми пуговицами воротник душил.

А еще стоило бы прямо сейчас выпить состав от похмелья, но Рихард побоялся сонливости от смеси эйфоринов с обезболивающим.

Нет, лучше потом, за час до начала рабочего дня. Да, за час, а пока он поедет к себе в кабинет и будет тревожно таращиться в стену там. В кабинете было удобнее — там еще было окно, и можно было таращиться сразу на улицу. Правда дома можно было включить хоть все сразу экраны, но Рихарда от них тошнило.

А еще там был зимний сад, который ночью застывал в синем холодном свете, и в этой мысли Рихард почему-то находил особенное удовольствие.

В кабинке аэрокэба было темно и пахло деревом и лаком — наверное, деревом и лаком. Аби сообщил, что именно эта пропитка использовалась для обивки сидений. Открывать окно Рихард не стал — выяснилось, что от огней и светящихся стен жилых кварталов его тоже тошнит.

— Прогнозирую похмелье третьей степени через сорок минут и пятой через пятьдесят три минуты, — услужливо подсказал Аби.

— Да пошел ты, — проворчал Рихард. Некстати вспомнилась Бесси и растрепанный паренек, который показывал ей чубушник — но в следующее мгновение глупая мысль забылась и больше не вернулась.

Бесси, тоже мне. Вот похмелье пятой степени — это хреново. Чем он вообще думал, нужно было запить состав от похмелья снотворным и поспать хотя бы три часа.

Но Рихард давно так не нервничал. И совершенно забыл, что полагается в таких ситуациях делать.

«Сад-за-оградой» встретил его молчанием и синим свечением огней вдоль дорожек и в кронах деревьев. Только несколько зеленых точек снимающих дронов медленно плыли между синевой сада и чернотой неба.

Да, здесь определенно было лучше, чем дома.

Может быть, здесь и было «дома». Рихард с удивлением поймал себя на сентиментально-щемящим мыслях о скорой разлуке с этим местом. Он прижал руку к стволу ближайшей вишни и закрыл глаза.

Там, под шершавой корой — спящая холодная древесина. Это дерево росло здесь, когда он пришел в «Сад», и останется стоять на десятилетия после него. Рихард уже не увидит, как дерево расцветет, и эта мысль была ошеломительно прекрасна.

Сколько всего он потеряет, сколько всего он сделал за жизнь, которая не прошла, нет — только отряхнулась от глупых условностей, которым вынуждена подчиняться молодость.

Но бы он узнал, что жить ему осталось только до утра — он бы, пожалуй, нисколько бы не огорчился. Даже мысли о смерти сейчас были окутаны вишневой дымкой меланхоличного предвкушения.

Он не заметил как прошел мимо главных ворот в глубину спящего сада. Его словно что-то звало, настойчивая мысль, еще не сложенная в слова, но уже отчетливая и понятная.

Ему сегодня все равно не придется спать. А темные аллеи полны огней и синей тишины, и вдруг Рихарду стало жаль, что люди больше не живут в домах с садами.

В Среднем Эддаберге у него будет квартира. Конечно, не свой дом, и уж точно у него не будет сада. Может, в Старшем Эддаберге у людей есть сады? Почему бы и нет.

Рихард замер у запертой оранжереи, завороженно глядя на рой разноцветных мерцающих огней. Это лаборы-пчелы опыляют цветы, выжигают зарождающуюся на листьях желтизну. А с рассветом они зароются в землю у корней и будут выпускать в почву газ и синтетический гель, который, как Рихард слышал, по составу почти не отличается от обычной гнили, только прозрачный и пахнет персиками.

Он ничего не понимал в цветах и никогда их не любил, но мысль, клевавшая сознание была слишком заманчивой. Несвоевременной, но заманчивой.

«Человек, который сажает цветы, перестает быть человеком, который страдает, и становится человеком, который сажает цветы».

Рихард страдал? Нет, конечно же нет. Совсем скоро он получит то, ради чего всю жизнь проработал. Проработал в саду, забавно, он никогда об этом не думал.

Только он был синтетическим гелем, который пах персиками, а не садоводом. Эта мысль его нисколько не печалила — садоводы иногда увлекались и получали несовместимые с дальнейшей карьерой штрафы.

— Почему цветы-то? — тихо спросил он у холодного стекла оранжереи. — Ты же мог что угодно придумать. Почему не смотреть эфиры, не лампочки на алтарях зажигать? Можно еще копать траншеи. Или жарить тосты, но тебе приспичило говорить именно о цветах.

Леопольд не мог ему ответить. Может, он никому уже не мог ответить.

«Неудивительно, что он сейчас вспомнился», — думал Рихард, раскладывая вешалку-манекен прямо на улице.

Как глупо. Чудовищно глупо. Вот бы никто не увидел.