Рыбья Кровь и княжна

Наконец настал условный момент: липовцы все ушли в крепость, а ромейское войско вошло в город.

Северные ворота крепости, однако, днем продолжали оставаться открытыми. Родственники «жен» по-прежнему беспрепятственно сновали туда-сюда. Один раз перед воротами появилась ромейская тагма человек в триста. Заградительная сотня липовцев у воротного колодца схватилась за оружие, но ворота закрывать не стала, напротив, криками и жестами приглашала стратиотов заходить. Те, потоптавшись на месте, предпочли удалиться.

Первый вечер во дворце, в осажденной крепости, проходил в заметном напряжении. С момента «повешения» прошло всего несколько дней. Их Великолепие и отец Паисий вызывающе молчали, воеводы чувствовали от этого себя неловко. Один Дарник не желал на такие пустяки обращать внимание, и был, как всегда, умеренно словоохотлив со своими ближайшими помощниками.

— Не боишься, что эта злючка тебе сонному нож в сердце воткнет? — полюбопытствовал Буртым.

— Могу оставить тебя в спальне для охраны.

Воеводам шутка понравилась.

— Можно я переведу твои слова ромеям? — предложил впервые приглашенный за воеводский стол молодой толмач.

Князь разрешил. Толмач перевел.

— Лучше для охраны оставить в моей спальне все словенское войско, — вдруг произнесла Лидия.

Теперь вместе с воеводами засмеялся и Дарник.

Закончив трапезу, воеводы вышли. Князь вместе с хозяевами остался сидеть за столом, ожидая, что будет дальше.

— Почему? — совсем коротко бросила Лидия.

Рыбья Кровь молчал.

— Почему ты сделал тогда то, что сделал? — разъяснил ее слова священник.

— Потому что окружающая жизнь не моя хозяйка, а моя рабыня, и я делаю с ней все, что захочу.

— С окружающей жизнью? — изумился Паисий.

Дарник утвердительно хмыкнул. Не давая им опомниться, он встал и вышел из столовой. Эту ночь он опять ночевал у Адаш и обнимал ее с утроенным пылом.

Следующий день в крепости прошел несколько иначе, чем прежде. Войско, почти не тревожась о будущем, осваивалось в своей новой гарнизонной службе. Все сотни были разбиты на три смены: одна на стене в карауле, другая на боевых площадках изнуряет себя стрельбой и единоборствами, третья в мастерских, в купальне, в спальнях или просто на травке в тени деревьев, благо на обширной территории крепости нашлось место и для огорода с фруктовыми деревьями, и для скотного двора, и даже для конных скачек.

На боевых площадках имелось немало приспособлений для телесных упражнений по выработке силы, ловкости, меткости и увертливости. Дарник добавил к ним еще одно: толкачку из трех бревен, утыканных гвоздями. Раздевшись по пояс, показал и своим, и черному войску, как с ней обращаться. Сильно раскачав, отбивался от бревен двумя мечами.

Потом с неменьшим удовольствием долго скакал на лошади по всему крепостному периметру. Завершил свои крепостные развлечения прыжками-кувырками в воду бассейна-купальни. Настроение портило только то, что не являлись ромейские переговорщики. Неужто и в самом деле задумали расправиться с пиратами-словенами?

В полдень дозорные позвали князя на северную угловую башню. Напротив нее находилась большая площадь, на ней выстроилось более тысячи вооруженных ромеев, набежала и порядочная толпа горожан. Один из глазастых липовцев заметил у одного из домов выставленные из окон балки со свисающими петлями:

— Вешать кого-то собрались.

Скоро стало ясно кого именно. Перед строем воинов вывели двадцать пленных моричей. Вид у них был ужасный, вероятно, несколько дней продолжались побои и пытки.

Дарник смерил глазами расстояние. Из камнеметов и дальнобойных луков вполне можно было достать место казни. Делать же результативную вылазку слишком поздно. Липовцы уже сами готовили камнеметы и накладывали стрелы на тетиву.

— Не стрелять! — зло приказал князь.

Из шеренги моричей вывели двух человек, и вскоре они уже качались в петлях, выставленных из окон дома. Раздался звук трубы, и оставшихся пленных увели, следом и строй ромейских воинов.

Повешенных моричей было, конечно, жаль, зато теперь в руках липовцев имелся беспроигрышный повод для ответного действия.

Широкие деревянные настилы уже лежали на двух северных башнях, такие же настилы имелись и на двух осадных башнях позади стены. Поднять и установить на них четыре пращницы удалось достаточно быстро. Ромеи снаружи видели эти работы, но отнесли их к сугубо оборонительным мерам. Само поднятие пращниц на шестисаженную высоту увеличило дальность их выстрела в полтора раза. Под прицелом оказалась не только вся прибрежная часть города, но и гавань, откуда дромоны с биремами после бури так и не ушли.

Рядом с пращницами на настилах установили «позаимствованные» в Дикее лебедки. Один человек, накручивая ручку, легко поднимал наверх пять-шесть пудов камней. Малые камни собирали здесь же, на территории крепости, на большие камни разобрали один из воинских бараков, их в крепости для тысячного войска и так находилось в избытке.