Рыбий глаз

Лицо Марьи вспыхнуло яростью. Андрейка не без удовольствия подумал, что сейчас-то Ивану достанется не на шутку.

– Укромное место!? Это типа, чтобы девчонок сюда водить? И много ты сюда уже приводил? Я которая по счету?

– Первая… – Иван, взявший курс на собственное потопление, неуклонно его придерживался.

Марья гневно буравила взглядом долгую секунду бедного парня, затем подняла руки, словно сдаваясь.

– Все, я пошла отсюда, – и она уже развернулась в сторону выхода, но Иван схватил ее не по возрасту могучими руками и сильно, но аккуратно прижал к стенке.

– Да блин! Ты первая, потому что мне не нравится никто больше! Ты самая лучшая, другие и рядом не стояли. Потому и позвал, думал пообщаемся, поиграем, туда-сюда…

– Пусти!

– Не пущу! Нравишься!

– Пусти, а то закричу!

Тогда Иван вдруг прильнул к ней всем телом и жарко, но коротко поцеловал Марью. У Андрейки от этого зрелища сжалось все внутри, и только ожидание скорого неотвратимого отмщения для нахала удерживало его рассудок на месте. Сейчас, сейчас получит пощечину, а то и чего похуже думалось ему. Но Марья, на удивление не стала кричать и драться, и даже не оттолкнула Ивана прочь. Она опустила глаза, и алый румянец покрыл ее щеки.

– А действительно, что Ростов и Ростов-на-Дону это разные города? Это правда?

– Клянусь, что не вру.

– Хорошо. Ты победил. Я пойду домой, меня бабушка уже, наверное, ищет.

– Ладно… – Иван опустил руки и отступил на пол шага назад.

Марья сделала шаг в сторону, но затем развернулась и сказала.

– Ты мне тоже нравишься, давай завтра встретимся, погуляем? Вдвоем.

Фигура Ивана ожила, опущенные плечи снова расправились, а голос стал бодрым и сильным как обычно.

–Да, давай, конечно! Только завтра обещают днем сильный дождь – давай здесь же, в полдень! Мне с утра нужно с Жекой-очкариком кое-куда сходить, но я успею вернуться к двенадцати. Обещаю.

Марья ничего не ответила, лишь улыбнулась, сделала шаг к Ивану и нежно поцеловала его в щеку.

Мир перед Андрейкой замер, словно кто-то нажал стоп кадр. Кто-то очень злой, и сделал он это нарочно, чтобы поиздеваться над бедным парнем. Теперь перед его глазами навсегда останется этот кадр, как Марья целует другого. Они стоят друг против друга в уютном полумраке амбара, и нет в их облике никакого изъяна. Они чисты, молоды, и жизнь не успела наставить на них шрамов, которые изменили бы их, как тех людей, на которых он успел сегодня насмотреться. Они красивы, словно ангелы, и как бы это не хотелось признавать, очень хорошо сочетаются и выделяются среди этого цирка уродцев вокруг. Как будто только так и должно быть. Даже странно представить, что зачем-то и по какой-то причине они не должны быть вместе.

Смотря на застывшие фигуры ребят, Андрейка даже в воображении не мог подставить себя на место Ивана, так нелепо и неестественно ему это казалось. Зато гадко подсматривать чужие секреты, как он делал это прямо сейчас – было под стать его внутренней оценке. Только это ему и оставалось – завистливо и бесстыдно подсматривать в замочную скважину за чужой реальной жизнью, которой сам он не имел.

Но как, как же он? Неужели те часы в том же самом амбаре, которые они провели вместе

с Марьей сбылись лишь по чистой случайности? И на самом деле, она ждала другого… а он не пришел, потому что на его руках умирал друг? Андрейка уже столько успел себе навоображать, придумать и спланировать, а вот как на самом деле обстояли дела. Но почему не он? Почему всегда кто-то другой!?

Андрейка отпрянул от щели, в которую подсматривал за ребятами, и побежал прочь. Он бежал домой, в свою комнату, хотелось лишь спрятаться под тяжелым одеялом, чтобы никогда больше не покидать его сумрачных пределов. Занятый мрачными мыслями, он на автопилоте домчался до дома и, ворвавшись внутрь, стал звать бабушку. Очень хотелось, чтобы она была дома. Она не отзывалась. Андрейка вошел в избу и увидел, как бабушка сидит все так же, как давеча, спиной к нему, понуро свесив голову.

– Бабушка, милая… мне так плохо, так нехорошо… – Андрейка всхлипывал и срывался на стоны.

Но бабушка никак не реагировала на его плач. Она сидела все так же неподвижно, словно статуя.

– Бабушка слышишь, ну скажи что-нибудь! Пошути хоть, только не молчи! Вечно ты молчишь, все тебе нет дела до меня! Хоть бы раз помогла, я не могу один больше, не могу!

У Андрейки началась истерика, он визжал, слезы текли по горячим щекам, в висках пульсировало. А от горечи хотелось рвать волосы на голове. Но бабушка была непреклонна, словно оглохла или уснула. От такого поведения в душе мальчика вскипела ярость и ненависть к ней.