Рыбка из «Аквариума»

«Ну что же, — подумал Петр, — а почему бы и нет? На отдыхе все же. И медсестра — подходящая профессия».

Люба торопливо рассказывала о достопримечательностях Чугуева и, когда они подъехали к нужному дому, просто сказала:

— Петр, завтра в семь вечера я свободна. Подходите к главному входу больницы. Встретимся, поболтаем, сходим в кино.

* * *

Брат матери, давний вдовец, жил в трехкомнатной квартире добротного дома, отстроенного неподалеку от центра города для советской элиты. Ведущий инженер местного завода топливной аппаратуры, он два года уже был на пенсии. Уволили его «по состоянию здоровья», хотя он знал, что солидную должность его присмотрели для свояка второго секретаря горкома партии.

Заметно постаревший, хоть и сохранивший поджарость, со светлыми глазами, умным интеллигентным лицом и чуть заметной залысиной, дядя встретил Петра, как родного сына. В день встречи и все последующие вечера стол был накрыт не очень-то богатыми яствами, но от всего сердца. Дядя любил пропустить рюмку-другую за душевной беседой.

Дядя Семен, знающий лишь, что его племянник выполняет секретное задание где-то там, за бугром, расспросив Петра о его жизни и получив в ответ общие заверения, что все идет нормально, перевел разговор на политику. Народ совсем разболтался. Воруют много. С завода тащат что ни попадя. Начальству на все наплевать. Отгородилось от народа высокими заборами и жирует. При Сталине бы такого себе не позволили…

— При Сталине? Вот ты, дядя Семен, работал при Сталине у наркома вооружений Ванникова. Скажи, Сталин готов был к войне? А может, сам собирался на Гитлера напасть?

Мысли о книге Некрича и ее обсуждении, на которое он попал случайно, не оставляли Петра.

Инженер в отставке ответил не сразу, он еще пребывал в плену событий совсем недавних.

— Хрущев, в шестидесятом определил программу на двадцать лет. Заверил, что мы очень скоро будем жить при коммунизме. С чего это, спрашивается, он обещал? Это потому, что они там, в Кремле, уже жили «при коммунизме», а что творилось в стране, их не касалось. Однако того, о чем любопытствуешь, я никогда и никому не говорил, — дядя Семен залпом осушил рюмку горилки, отер усы тыльной стороной ладони. — Начну вот с чего. Среди ближайшего окружения Бориса Львовича Ванникова был один умный еврей, бывший чекист. Пришел в наркомат через месяц после начала войны. Борис Львович его так уважал, что часто не вызывал к себе, а сам шел в кабинет Исаака Моисеевича. Особенно перед тем, как ехать к Сталину. Хоть и чекист, а Исаак Моисеевич пить толком не умел. Быстро косел. Не знаю, как уж он там у них держался, может, из-за того и ушел. После второй рюмки становился чересчур болтлив. Я многое от него слышал. Например, о том, как за неделю до внезапного нападения Гитлера наши пограничники уходили с некоторых участков границы с Германией и их место занимали мотострелковые и танковые полки. Чекисты твердо знали, что скоро Сталин начнет войну против Гитлера. Однако эта бестия упредила нашего вождя. Исаак Моисеевич не объяснял, каким образом.

— Хорошо, а наркомат производил вооружения?

— Еще как! Мы получали премии за премиями. Ванников по три раза, а то и больше на неделе бывал у Сталина. Закавыка вышла потому, что, когда Гитлер напал на нас, у самых наших границ его армии захватили огромнейшие военные, продовольственные и топливные запасы, — дядя Семен наполнил пустую рюмку и одним махом опрокинул ее содержимое в рот. — Это, елки-палки, помогло армиям Гитлера дойти до Москвы. Гитлер знал, что Сталин готовит против него войну, но не имел сведений и не располагал достаточной фантазией, чтобы представить себе размах и степень ее подготовки с нашей стороны. Потому у него и не получился блицкриг.

— Но мы так позорно отступали…

— Да! Уже в конце войны Исаак Моисеевич говорил, что мы использовали в боях лишь семнадцать процентов довоенной мощности наркомата боеприпасов. Остальное оказалось в руках врага или было потеряно в самом начале войны. Ты представляешь, Петро, — дядя Семен оживился, — если б Сталин опередил Гитлера? Он бы использовал против него все сто процентов мощности, созданной нашим наркоматом. А это была огромная сила!

Петр сжал кулаки, у него заходили скулы. Теперь на многое открылись глаза. Правду не спрячешь ни в какие архивы. Вон сколько ее уже вылезло наружу. Сколько народу зря положили. Не думают о нем вожди. Ни раньше, ни сейчас.

— Зачем ты это мне, дядя, говоришь?

— А затем, что я тебя, стервеца, люблю! Сидишь там, далеко от Москвы… И черт знает чем занимаешься. Мне часто снишься… повешенным, расстрелянным.

— Там нет высшей меры наказания… — Петр осекся.

* * *

Они были в кино, смотрели старый фильм «Иваново детство» режиссера Андрея Тарковского. Любе картина не понравилась, она сказала, что безумно любит «Большой вальс» с Милицей Корьюс и вообще все зарубежные фильмы. В первый же вечер Люба охотно целовалась со своим московским ухажером, но в дом не пустила, сославшись на то, что у нее ночует подруга. Договорились на следующий вечер пойти в ресторан и… тогда!