Рыбка по имени Ваня

— Никогда. Не вырывай. Ничего. Из моих. Рук. Ещё. Раз. Хочу зарубить на твоём носу. Я взрослый. Все. Вопросы. Решу. Сам. Вечером поговорим.

Анна почувствовала что-то вроде дежавю. Вот так, набухшим от злобы голосом, властно говорил с ней первый муж. Как хозяин с непослушной собакой. Она-то думала, что развелась с ним, избавилась, свободна от него. А муж никуда не делся: вот он, остался с ней. В виде сына, унаследовавшего его гены.

И тогда Анна обратилась к проверенному, испытанному эпистолярному жанру. Несколько сумбурно:

«Ещё раз прокручиваю вчерашнее.

Первый вариант.

Я: Ты собираешься платить за билет?

Иван № 1, безапелляционно: Да. Я тысячу раз читал их положения и знаю, что в таких случаях покупают новый билет.

Я: Но давай просто спросим. Если что, купишь новый билет…

Иван, которого достали родители своей гиперопекой: Ни в коем случае, я сам знаю, что делать. Точка.

Второй вариант.

Я: Ты собираешься платить за билет?

Иван № 2: Да. Я тысячу раз читал их положение…

Я: Давай для начала спросим…

Иван № 2 (пожимая плечами, спокойно, равнодушно, рассеянно, ибо дело не стоит выеденного яйца): Хорошо. Я спрошу, но на всякий случай приготовлю деньги».

…Люблю тебя, сынок. Хотя любви нам еще учиться и учиться. Ты прав: только Бог умеет нас любить.

Заметь, в этой ситуации мы, самые близкие люди, причиняли боль и не церемонились и не жалели друг друга, и били друг друга наотмашь (в переносном смысле). И очень болело сердце.

Кассирше было по фиг, она чужой человек. «Казаться» перед чужими — зачем?

* * *

Решили дело миром, полюбовно. Что временно Анна не провожает Ивана. Во избежание эксцессов, так сказать.

Перед выходом скороговоркой напоминала: «Ключи, телефон, кошелёк — на месте?».

Просматривала тайком билет. Был уже подобный инцидент, с точностью до наоборот. Приехали, а на остановке пусто. До автобуса ещё три часа.

Что поделать, рассеянность раньше нас родилась. Иван вечно витает в облаках, считает звёзды. Ищет себя в этом мире. Бросается из религии в рок, из рока в философию, из философии в психологию. Сочиняет музыку, кладёт на неё стихи. Преподаватели в один голос твердят: «Всесторонне одарённый, интересный молодой человек».

Но отчего жизнь нетерпима именно к рассеянным и легкомысленным людям, наказывает на полную катушку? За свои оплошности те платят временем, нервами, здоровьем, а часто и жизнью. Вот, ей Богу, к чикатилам жизнь более лояльна, чем к людям не от мира сего.

…Обычно, приезжая домой, ещё не распаковывая сумки, Иван звонил: всё в порядке, добрался. А тут тишина. Анна успокаивая себя: села зарядка, наверно. Нечаянно выключил звук, не слышит — такое уже бывало.

К ночи телефон ожил. Странный голос: как будто Иван изо всех сил крепится, сдерживает рыдания. Или выпил, и язык не слушается. Или губы на морозе замёрзли. Какой мороз — лето на дворе?!

— Я тут попал в переплёт… Подсказывают, нужен адвокат… Долго говорить не могу.

Первая мысль: развод. Украли у сына телефон и разводят на деньги. Ах, если бы так оно и было!

* * *

Он готовился к посадке, когда к нему приблизился тощенький мужичок. Самый неприметный, серый, никакой. В обвисшей вязаной, какой-то женской кофте. Вежливый, тихий, робкий. Работяга — такие в шесть утра на проходную ковыляют на ревматических ногах, или на электричку — на даче в грядках ковыряться.

В руках кошёлка. Голос заискивающий. Сынок, ровесник ваш, тоже студент, уехал, оставил куртку. А холода обещают. Он уже позвонил сыну: мол, с пассажиром передаст. Будет встречать на остановке как штык. С водителем бы отправил, да тот, сквалыга, меньше ста рублей не берёт.

А пакет и не весит ничего. Сын заглянул внутрь: аккуратно свёрнутая куртка. Что, жалко, что ли? Ничто не даётся так легко и не ценится так высоко, как доброе дело.

Мужичонка отошёл и благодарно, умильно посматривал издалека, как Иван садится. Одет чистенько — а похож на дворнягу: взгляд такой же, собачий.

… — Граждане, просьба оставаться на местах и сохранять спокойствие.