Рыбкина на мою голову

Да уж, судя по тому, как сверлил меня своими глазищами Рыбкин старший… ох, не хотелось бы мордобоя. Давно мы из таких “развлечений” выросли. Но, похоже, придется вспомнить молодость.

Я закатал рукава рубашки и только потом сказал:

– Я люблю твою дочь, Рыбкин. А твоя дочь любит меня. Я планирую сделать ей предложение руки и сердца. И вариант у тебя только один: принять и понять, ибо я не отступлюсь.

Гробовая тишина.

Так вот какая она? Звенящая, мрачная, наэлектризованная до разряда молний между нами. Лицо Стаса побелело, посерело и, в конце концов, побагровело. Желваки ходуном заходили, а кулачищи сжались до хруста костяшек мысленно, похоже, на моей шее

– Что ты сейчас сказал? Я правильно тебя услышал?! Ты и моя дочь?! – взревел раненым бизоном Рыбкин. И да, мордобой неизбежен.

– Да, Стас. Совершенно правильно, – и глазом не моргнув, ровно, держа лицо, ответил я.

То, что произошло дальше, сложилось во всего одно стремительное мгновение.

– Стас… – прошептала Степанида, хватая отца Влады за руку. Но это не смогло его удержать от того, чтобы в следующее пару секунд мне не прилетело кулаком в челюсть.

Ощутимо.

Так, что в ушах зазвенело, а в глазах потемнело к чертям собачьим!

И да, признаю – этот  заслужил.

Но вот следующий удар я уже не пропустил…

Потасовка длилась считанные минуты. Похоже, нам обоим просто требовалось выпустить пар. Да и, надо признать, если бы не Степанида, которая окатила нас обоих ведром ледяной воды, хрен бы мы так быстро угомонились.

Как итог, уже через час мы с Рыбкиным – помятые, потрепанные, с синяками на разгневанных физиономиях – сидели  в беседке и сверлили друг друга взглядом, грея в руках те самые “сто грамм”. Между нами бутылка горячительного и тарелка с нарезанным ломтиками лимоном.

Все.

Ах, да, угрюмое молчание.

–  Ну и? – начал я первый. – Долго рожу кирпичом держать будешь, Рыбкин?

– Я тебе дочь свою доверил, Жаров, а ты с...!

– А что я? – развел я руками. – Ты умеешь это контролировать? Чувства свои контролировать умеешь, Стас?

– Но она же моя дочь, твою ж ты мать! Она тебе в дочери годится, пень ты старый!

– На себя посмотри!

– Воу-воу, мальчики! – хлопнула ладонью по столу между нами Степанида. Да так внушительно, что тарелка с лимонами подпрыгнула и звякнула.

– Тпру! – продолжила распекать двух великовозрастных олухов женщина. – Тоже мне тут, жеребцы собрались! Не вижу совершенно никакой проблемы в случившемся, Стас! Да, неожиданно, да, я могу тебя понять, ведь Влада – твоя дочь: чувство собственности и прочие отцовско-материнские загоны... но ты посмотри на своего друга и скажи: что, неужели он такой плохой вариант будущего мужа для твоей дочурки? – пожурила друга бывшая учительница Влады.

– Вот и я о том же, – ухмыльнулся я, залпом осушая виски в бокале. – Не так уж я и ужасен, как ты себе нарисовал, Стасон.

– А ты, – посмотрела на меня Степанида, – с такими новостями и в лоб? Честное слово, очень хочется заехать тебе по макушке поварешкой! – обратила она теперь на меня свой гнев.

Ох, чую, в надежные руки дружище попал!

– Да ты баб меняешь чаще, чем… – зарычал Стас.

– Менял. За это, кстати, тоже спасибо твоей дочурке. Последних двух моих любовниц она умело столкнула лбами и отвадила от меня.

– Моя Влада? – округлил глаза Рыбкин. – Да что у вас там вообще творилось, пока она у тебя жила?! Господи, какой я идиот, что доверил ее тебе! И вообще, она-то чем думала?! – не унимался друг. – Ну, на кой черт ты ей нужен, а?!

– Стас! – осекла его Степанида. – Сердцу не прикажешь, слышал такое?

– Зато ремень – средство хорошее, дурь прекрасно вышибает! – грохнул стаканом по столу хозяин дома.

Я ухмыльнулся, припоминая, что и сам неоднократно обещал Рыбкиной использовать в ее воспитании ремень. Еще когда она жила у меня по соседству. Так и не решился. Да и сомневаюсь, что помогло бы. У Влады на все есть свои мнение, и упрямства ей не занимать. Иначе вряд ли бы она добилась всего того, что сейчас имеет. Амбициозная моя девочка.

– Чего ухмыляешься? Совратил мою дочь, сволочь ты такая!

– Никого я не совращал, Стас, – покачал я головой. – Хватит уже. Включи мозг, Рыбкин! – рыкнул я, потирая переносицу. – Я приехал к тебе сразу же, как понял, что все. Сдался. Да, твою мать, я держался целый год! – завелся я не на шутку, подскакивая на ноги. – Год я гнал любую мысль о Владе из своей головы. Я, на хрен, жить перестал с того момента, как она уехала! Ведь это неправильно, правда? – развел я руками. – Ведь я  ей в отцы гожусь, согласись? Ведь что она могла во мне найти, серьезно? Я задавал себе эти вопросы по сотни раз на дню Стас! Я боролся. Да, твою мать, боролся сам с собой! Но все! – прорычал я, сжимая кулаки. – Хватит. Я набегался! Я не могу без Влады. Я. Люблю. Твою. Дочь. Баран ты упрямый! Можешь набить мне рожу, можешь крыть матом, плеваться ядом, но, что бы ты сейчас не сказал, просто хочу, чтобы ты знал, Стас. Я от Влады не отступлюсь.

Рыбкин уставился на меня и замолчал. Насупился, нахмурился и, как и я пару мгновений назад, махом осушил бокал, тоже поднимаясь на ноги и упирая руки в стол.