Рычков

13 сентября 1774 года Рычков выехал из Оренбурга. Он был так рад поездке, что оттолкнул все советы и устрашающие наставления не отправляться в столь опасную дорогу, пролегающую по местам еще не утихших мятежей. По пути заехал в Спасское, горестно оглядел разоренное имение и, не задерживаясь, помчался в Симбирск, куда прибыл 16 сентября.

Более четырехсот верст за три дня!

По осенней дороге, на тройке… Можно представить, как спешил Рычков навстречу открывающейся ему возможности применить свои знания и талант «с пользою высочайших интересов».

Между тем той же дорогой и, возможно, в те же дни неслась в Петербург почтовая карета с письмом Рейнсдорпа. С нескрываемой досадой губернатор сообщал Миллеру, что «Рычков нашел способ быть вызванным в Симбирск от его сиятельства графа Панина» и где-то там шаныжничаетде, оставив без пригляда контору соляных дел. Заключая письмо, Рейнсдорп мстительно-злорадно пророчил Рычкову позорную неудачу, полагая, что Панин, «такой проницательный муж непременно сорвет маску с его глупости».

Но вопреки этому мрачному прогнозу Панин принял Рычкова хлебосольно.

НЕ РОБКОГО ДЕСЯТКА

От века правда пребывала
И лучших всех соединяла.

(Из песни старых бардов)

Рейнсдорп затруднялся объяснить ту симпатию, с какой авторитетный военачальник, его сиятельство граф Панин отнесся к Рычкову. Не мог взять в толк, что сблизило этих разных по рангу и служебному положению людей. Нравственные же их качества он в расчет не принимал. Это и не позволяло ему обнаружить в действиях и взглядах Панина и Рычкова много общего. Зависть и ординарный ум не позволяли Рейнсдорпу по достоинству оценить ни того, ни другого. К Панину он относился с конъюнктурным подобострастием временщика, постоянно оглядывающегося на мнение екатерининского двора. Мнение же это хамелеонски менялось, несмотря на то, что Панин был натурой цельной, никогда не торговал своими принципами. Его отличало «строгое отношение к самому себе при строгом и правдивом отношении к другим». Эти нравственные качества Петра Ивановича Панина были поставлены на весьма твердые устои еще с детства и подтверждались всею его жизнью.

Родился он в уездном селении Калужской губернии в 1721 году. Отец его, Иван Васильевич, не смог дать сыновьям, Никите и Петру, систематического образования, но много радел как дворянин о нравственном воспитании их.

Службу Петр Панин начал в 14 лет в Измайловском полку.

Однажды, стоя на часах во дворце императрицы Анны Иоанновны, от отдал ей честь ружьем. В тот момент лицо его, как показалось монархине, передернула ухмылка. Петр был посажен в казарменный карцер и едва избежал Сибири. Из караульной дворцовой роты его немедленно отправили в действующую армию — в крымский поход.

Панин участвовал в штурме Перекопа, Бахчисарая, Кенигсберга, показывая в боях редкое бесстрашие и отвагу. Его вернули в гвардию и вскоре назначили командиром пехотного полка. Почти четверть века провел он в походах и сражениях, одерживая многие победы над шведами, немцами и турками. Умение личным примером на поле боя поднять дух солдат, тактику сражения вести не по-прусски, а по-русски особенно проявились в битвах под Цорндорфом и Кулередорфом, при взятии в 1760 году Берлина.

Президент Военной коллегии генерал 3. Чернышев в рапорте о сражении под Берлином отметил, что Панин «мужественным образом все исполнил… истребив более трех тысяч неприятелей, не потеряв ни одного своего…». Правительство назначает Панина губернатором Восточной Пруссии. Административные обязанности пришлись не по нутру боевому генералу, человеку горячего гражданского темперамента. Петр Иванович желал служить на родине.

Взойдя в 1762 году на престол, Екатерина II велит ему принять армию Румянцева и возвращаться в Россию. В именном указе императрица отмечает ратные подвиги Панина и награждает его как «идеально храброго тенерала» золотою, украшенной бриллиантами, шпагой и рекомендует его в члены депутатской комиссии, составляющей новое законодательное Уложение. Одновременно Панин работает в военном ведомстве, формируя штаты русской армии.

По натуре цельный, деятельный, справедливый, он, став сенатором, встретился с вопиющим формализмом и халатностью в работе такого высочайшего правительственного органа, как Сенат. О беспорядках Панин высказывался откровенно и резко, во дворце ходил «без маски». Это «возбуждало лишь изумление и недовольство» среди его товарищей-сенаторов.