Рысенок (СИ)

И не сумела. Предательски теплые руки, отпоившие меня пряным вином, когда мне сказали, что все могло сложиться иначе, так и удержали меня. Предательские слезы, которых никто не видел. Предательская горячая дрожь в коленях. Предательский разговор в руинах древней империи, когда куда-то делся снежный водоворот, растирающий в кровь все, что в него попадет. Осталась бабочка, которая зачем-то села мне на руку. Что она на самом деле – я не знала. Может, это был вовсе и не мотылек. Просто святой воин рядом оказался… живой. Теплый и странно уязвимый.

Я не была готова к этому. Бояться мне больше было нечего.

Я не хотела быть со следопытом. Он замкнут, он силен, он не защитит меня. А я устала от крови, устала нести одну боль, и ощутила эту усталость лишь из-за того чертового тепла, которым привязал меня к себе прочнее каната святой воин. Как я сейчас хотела его рук.

Я теперь злилась на него и не могла ничего поделать. Я чуяла его влечение, но и не только его. А эта дрянь, хозяйка питомника в Убежище Джерро, только показала мне все, что я и так знала.

Если раньше было проще, то после вмешательства этой сучки я никак не могла отстраниться от того, что ощущала в святом воине. Это было как морок, горячий дурман, который я чувствовала рядом с ним день за днем. Для других это оставалось незаметным, но я – я чувствую это, как животное. Как положено друиду. Как положено женщине чувствовать мужчину чем-то большим, чем с помощью простой наблюдательности. Ведь хотел же и меня, и моего счастья, и – молчал. Любил и желал. А мне это кружило голову, а потом и стало злить. Чего ради было так водить меня за нос? Чего ради – дразнить? Или он хотел отыграться? Нет. Не мог. И ведь не был мальчишкой, как и я не была невинной.

Я ведь его видела. Неважно, при каких обстоятельствах – при той жизни, которую приходилось вести, моментов было достаточно. У него было тело воина – сильное, полное мощи, которая появляется лишь от тяжелых лат и не менее тяжелого оружия. Я хотела его вынудить взять меня, но боялась, что теперь не хватит терпения. Слишком много времени прошло.

Просто после ненужного рыцарства, после ритуала, после этой горы, после Топей и ящериц – я уже хотела его тепла сама. И устала. Чудовищно устала.

Мне казалось, что я уже не могу в какой-то момент. Он извел меня и продолжал изводить, а я все ждала зачем-то. Это прекратило быть игрой. Смерть? Не знаю. Любовь? Наверное. Я не просто хотела ощутить его в себе. Я хотела его – рядом с собой. Всегда.

Элани предала меня и осталась мертвой, и я видела холод в его глазах. Мне было страшно, что я его потеряла. Что он отошел от меня. Что больше никогда…

Неважно. Я пришла к нему сама.

- Ты не знаешь. Ничего не знаешь!

Меня душат слезы. Позорные, горячие, и я снова боюсь его, его равнодушного сминающего света, его осуждения, его непонимания. После теплых рук… я… я слишком боюсь остаться одна. Почему-то боюсь.

- Игдена… тише. Объясни мне тогда, в чем дело?

- Она. Она смотрела. Видела. Я хотела ее убить. Должна была!

Мой голос снова срывается на крик. А святой воин молчит. Молчит.

- Как ты можешь меня осуждать за это?! Или тебе понравилось в Убежище?

Он протягивает руки. О нет! Нет!

- Игда…

Мне страшно. Мне больно. Но святой воин должен заплатить за все за это, услышать о себе – все. Все, что я думаю. Он слишком долго лгал и мне, и себе. И во всем этом – виноват только он. В моей боли и в том, что я унизилась перед ним, объясняя себя, рыдая, выворачиваясь наизнанку. Слезы моментально высыхают, обращаясь в злость.

Я хлестко ударяю по ладони.

- Не смей! Ты думаешь, что все слепы, кроме тебя. Что я незряча. А ты – ты открытая книга. Я тебя – насквозь вижу. Видела. Я все знаю, что у тебя внутри. Уже не один месяц. Когда ты хочешь меня, влюбился и молчишь об этом. И все мечтаешь сделать себе подобной. Слабой.

Он опускает голову, и я вижу, как его щеки заливает краска. Пусть. Пусть! Нет, и он не посмеет осуждать меня за убийство жрицы деревьев, испорченной людьми.

- Да.

Я так и стою, глядя на него. О Сильванус, какие же они бывают жалкие в своем упрямстве. Эти мужчины. Как хотят быть сильнее всех прочих!

- Что – да?

Я так и смотрю на него.

Святой воин поднимает взгляд, а я едва не смеюсь. У него покраснел даже лоб. Но нет. Я хочу, чтобы он сказал то, что нужно. Я не собираюсь ничего произносить за него.

Я усаживаюсь на подоконник и небрежно поправляю волосы. Рукава. Устраиваюсь так, чтобы он видел изгиб талии и бедер. И да. Обнаженное колено – и только его, ничего выше. Пусть смотрит – это то, чего он сам хочет. И то, что ему нравится. Я склоняю голову к плечу.

- Может, ты все-таки хочешь что-нибудь мне сказать?

Мне хочется хихикать. Он все никак отойти не может, до сих пор красный. Но – пусть! Я не собираюсь доставаться так легко. Слишком долго он меня мучил.

Он вздыхает и уже собирается что-то сказать. Но на меня не смотрит. А я хочу, чтобы смотрел.

- Голову подними. И смотри на меня.