Рысью вперёд!

— Она самая, ваша светлость. Горит желаньем пойти на войну, когда Отечество в опасности.

— Сия барышня, атаман, дюжину уланов пленила в ночной вылазке, — вставил своё слово Кудашев. — За то и произведена мной в подхорунжии.

— Дюжину?! Самолично?! Впрочем, видя недавнее, поверю.

— Ваша светлость! — обратилась Лена к Кутузову. — До приведения приговора, надо бы француза сего подъесаулу Бабенко показать. Пусть выпытает у него, сколь их в отряде имеется.

— А ведь верно говоришь, Елена, — задумчиво проговорил Михаил Илларионович. — Зная сколь их, легче будет оборонять меня.

— Да тут тайны парижского двора! — ухмыльнулся один из высокопоставленных офицеров. — Пока меня не было, новостей порядком пропустил, ваша светлость.

— И впрямь изрядно пропустили Леонтий Леонтьевич[32]. Сии барышни — моя временная охрана. Коя минуту назад уже показала себя в деле. Штаб-ротмистр! — обратился Кутузов к одному из начальников охраны. — Выведи супостата во двор и найди подъесаула Бабенко. Пусть выведает у француза всё, что ему потребно будет, и далее с ним не церемоньтесь.

— Будет исполнено, ваша светлость! — козырнул штаб-ротмистр и дал команду подоспевшим солдатам вывести вражеского лазутчика.

* * *

Часа через полтора отбыли порученцы с депешами последних указаний войскам, выдвинувшихся на позиции, согласованные недавним совещанием. Оля заботливо протёрла стол и поставила приготовленный обед.

— Кушайте, ваша светлость. Небось, давно куриного супчика не пробовали.

— Ваша правда, барышня. Уже и запамятовал его вкус, — Михаил Илларионович присел за стол и, зачерпнув ложкой ароматный бульон, с наслаждением отправив её в рот. — М-м-м… право, божественно! Нет, Оленька, зря я давал подъесаулу обещание отпустить вас после оного задания… таких поварих, белошвеек и пластунов от себя оторву… как же я так опрометчиво слово… дал… м-м-м… а добавки можно?

— Даже нужно, ваша светлость. Вот, пожалуйте ещё тарелочку до краёв.

— Ну, уважили старика…. м-м-м… слов нет, — он огляделся, подавая опорожнённую тарелку в руки Ольги. — А сами-то что? Ну-ка, ну-ка, голубушки! Пожалуйте за стол и покушать. Знать ничего не желаю, пока не отобедаете. И тебя, подхорунжий, это касается.

— Ваша светлость! Я только на пару минут, мужа проведать.

— Муж твой никуда не убежит. Иль соскучилась по нём?

— Немного… заодно разузнаю у подъесаула о вражеском лазутчике.

— Хитра! Ох, и хитра ты! Глядите на неё — как тень-то под плетень навела! Ну, что с тобой делать… ступай, только недалеко и недолго.

— Благодарствую, ваша светлость! — Лена пулей вылетела из избы.

Минут через десять она вернулась обратно. Заботливо обстучав грязь с сапожек, он вошла в горницу, где её ждала тарелка ароматного супа.

— Пока хорунжий обедает, не будем его отвлекать, — подмигнул девушкам великий князь.

— Ваша светлость, вы меня прямо в краску вгоняете, — проговорила с набитым ртом Полуянова.

— Чем же, позвольте поинтересоваться? — он картинно поднял брови.

— Не вы обо мне, а я о вас должна заботиться.

— Ты пока кушай, потом доложишь, а мы с барышнями тут поговорим по душам.

— Как вам будет угодно, ваша светлость, — ответила ему Оля, — нам дозволено общаться на любые темы, кроме дат смерти или исходов исторических событий, кои произойти должны.

— Разумно ваше начальство решило. Хорошо, не буду вас смущать нарушением оного приказа, спрошу лишь помнят ли потомки наш боевой путь в этой кампании?

— Ещё как, ваша светлость! Из века в век помнят, гордятся и даже сказания и стихи сложили.

— Вот как? Интрига, однако. Лестно было бы послушать хоть одно произведение.

— Извольте.

Скажи-ка, дядя, ведь не даром
Москва, спаленная пожаром,
Французу отдана?
Ведь были ж схватки боевые,
Да, говорят, еще какие!
Недаром помнит вся Россия
Про день Бородина!

— Даже так? — поднял брови Кутузов.

Да, были люди в наше время,
Не то, что нынешнее племя:
Богатыри — не вы!
Плохая им досталась доля:
Немногие вернулись с поля…
Не будь на то господня воля,
Не отдали б Москвы!

Оля читала вдохновенно, с расстановкой. Когда она закончила, Кутузов стоял, опустивши голову вниз. На его скулах то появлялись, то пропадали желваки.

— Какой слог, как душу-то вынул… — почти шёпотом сказал он, боясь выдать свои мужские слёзы. — Кто ж написал сие?

— Михаил Юрьевич Лермонтов, в одна тысяча восемьсот тридцать седьмом году, ваша светлость. Другой писатель — Лев Николаевич Толстой, напишет величайший роман «Война и Мир», кой будет признан во всём мире, почитаем и уважаем.