Рыцарь

Герард ушел.

— Память к вам так и не вернулась? — осторожно спросил Тибо.

Я покачал головой.

— Кое-что помню… очень смутно… А иногда в самых простых вещах путаюсь. Так что, если увидишь, что я что-то не то говорю, ты уж поправь меня.

— Да как же можно, господин Андрэ… — смутился Тибо. — Что ж люди подумают, если слуга господина своего перебивать начнет?

— А ты постарайся это сделать как-нибудь незаметно. Или говори мне, в чем я ошибся, когда мы будем наедине.

Толстяк покивал. Видимо, такой вариант его устраивал.

— Я вот все думаю, — сказал он затем, — уж не навели ли на вас порчу? Это ж места такие… Еретики и христопродавцы здесь свободно живут, как у себя дома. Кто ж его знает, кто еще в этих землях обитает? Кто угодно тут может обитать! Вот и навели на вас… Или вот, скажем, этой Гийом. Северянин он, да к тому же еще и рыжий. Взял, махнул своей дубинкой — а вы и на траву повалились… Точно! — Глаза Тибо вспыхнули. — Наверняка ж непростая была дубинка! Ведь половина ентовых северян до сих пор языческие обряды творят, даром что крестили их!..

— Погоди, погоди… Ты что, думаешь, Гийом меня заколдовал?

— Ну да! Ясное дело! Чего ж вы тогда на траву повалились, ежели он по вам не попал даже?!. А я-то, дурень, и не сообразил сразу!.. — Тибо сокрушенно покачал головой. Как же, не уберег господина от неведомой порчи!

Мне даже как-то неловко стало при виде совершенно искреннего чувства вины, проступившего на лице толстяка.

— Ладно, не расстраивайся, — ободряюще сказал я. — Подумай лучше, как бы мне теперь избавиться от этой порчи.

— Как?.. Наверное, надо священника какого-нибудь отыскать…

— Опять, что ли, к епископу ехать?

Тибо вытаращился на меня, вдруг осознав что-то.

— Так вы ж у него были!

— Был. И что?

— А он вас благословлял?

— Благословлял.

— И не помогло?

— Не помогло.

Тибо нахмурился.

— Сильную, видать, на вас порчу навели, — сделал он вывод. — Тут настоящий святой отшельник или чудотворец требуется.

— Да? А врача тут поблизости какого-нибудь нет?

Тибо с полминуты молчал. Возникшая у меня мысль о том, что с расстройствами памяти следует обращаться не к священнику, а к врачу, под непонимающим взглядом Тибо испарилась, как дым.

— А зачем вам лекарь?

— Ну… может, это не порча, а болезнь какая-нибудь…

— Не бывает таких болезньев, — убежденно сказал Тибо. — Порча это, господин мой. Определенно.

Видя, что я все еще колеблюсь, Тибо с упреком добавил:

— Вы ж сами просили, чтоб я вам говорил, ежели вы ошибетесь в чем-нибудь. А вот теперь слушать меня не хотите.

— Ладно. Пусть будет порча. Где тут ближайший святой?

Тибо сокрушенно вздохнул:

— Так давно уже нет в Лангедоке настоящих, уважаемых святых. Это ж такие земли… еретики тут одни…

— Так что будем делать?

— Подумать надо.

Принесли еду. На большом блюде — оленина, нарезанная толстыми ломтями. Миска с солеными грибами, несколько лепешек, котелок с кашей. Кувшин и вместительная кружка — для Тибо, бутылка и оловянный кубок — для меня. Тибо, умудрившись не потерять сосредоточенного, «думающего» вида, тут же ожесточенно заработал ложкой. Компания за столом слева прекратила горланить песню про бравого солдата.

Кто-то из сидящих за тем столом повел рассказ о неком горожанине из Безье, который вдруг обнаружил, что его жена — еретичка.

Я прислушался.

Рассказ был длинным и донельзя запутанным. Горожанин постоянно следил за своей женой. Всячески ее проверял. Очень внимательно следил за приметами, которые сопровождали его общение с супругой. К примеру, задает он ей какой-то вопрос, жена начинает отвечать, а в это же время вдруг под окном завоет собака. «Ага! — думает горожанин. — Неспроста это!..»

Большой эрудиции был человек. Примет знал уйму. Однако так ни разу и не спросил свою жену прямо, еретичка она или нет. Но, видимо, тому были особые причины.

Рассказчика периодически перебивали непристойными шутками (например, куда на самом деле могла бегать эта жена), но слушали с любопытством.

— …И вот тогда, значит, приходит он к своему духовнику и говорит: так, мол, и так, жена у меня еретичка…

— …и шлюха, — добавил его сосед. Компания снова заржала.

— …А духовник, значит, отводит его в сторонку и говорит: а я сам еретик. Ну, мужик думает: как же так? И крестится. А духовник ему перевернутый крест кладет. И тут чувствует, — рассказчик сделал эффектную паузу, — что в храме-то серой пахнет. И священник ухмыляется, как черт. Ну, тогда горожанин этот бежит к епископу…

Интересно: перевернутый крест — это как? «По-моему, как крест ни переворачивай, все равно крест получится», — подумал я и задумчиво сжевал еще один кусок оленины.

Два здоровенных работника вытащили из кухни бадью с водой и поволокли ее наверх. От воды поднимался пар.

Подошел Герард, встал рядом.

— Ваша милость, — сказал он. — Купель готова. Идите, покуда не остыло.

Ах вот в чем дело… Я допил вино и поднялся наверх.

Бадья занимала всю среднюю часть комнаты. Рядом стояло четыре ведра — два с холодной водой, два с горячей.

Я разделся и полез в бадью. Приятно, однако. Тепленько.

Заскрипела дверь.

— Тибо?