Рыцарь

— Я не знаю, почему дон Яго не сообщил ему. Возможно, просто не успел. Что же касается до тех, кто остался в живых… я, например, только сейчас начинаю припоминать имя дона Родриго. Мы с женой долгое время жили на западе, в Кастилии, но после того, что произошло под Аларкосом два года назад… Вы ведь, конечно, слышали об этом?

Я покачал головой.

Дон Диего вздохнул:

— Мне казалось, об этом знает весь христианский мир. После того, как Альмансор разбил Альфонса, многие христиане были вынуждены бежать на восток, в Арагон, или на север. Сейчас перемирие с маврами подходит к концу, Альмансор собирает силы… а христианский мир молча ждет, пока сыны дьявола нас окончательно не поработят.

Так, понятно. О существовании Родриго де Эро здесь попросту забыли. А что стало с Анной? Когда я спросил об этом, старик покачал головой:

— Альфаро, будь он проклят, увез ее в свой замок. Что стало с ней дальше — этого никто из нас не знает.

— А вы не пытались что-нибудь предпринять, чтобы спасти ее? — поинтересовался я, может быть, чуть более резко, чем следовало бы. Но меня уже достало быть сыщиком. — Или вы сидели здесь и лили слезы по погибшим — вместо того чтобы предпринять хоть что-нибудь для спасения живых?

Странное дело: Эгвеньо, стоявший по левую руку от кресла старика, услышав мои слова, не зарычал и не снес мне башку своим двуручным мечом. Сам же старик печально посмотрел мне в глаза.

— А что мы могли сделать? — спросил он.

— Если даже вы не располагаете военной силой, чтобы отбить ее у Альфаро, неужели вы не могли ее выкупить?

— Мы пытались это сделать, — ответил дон Диего. — Люди, посланные к графу для переговоров, не вернулись.

— За год кое-что могло измениться, — заметил я, игнорируя недовольство Эгвеньо. — Почему вы не попытались снова?

— Потому что, — старик подался вперед, и теперь в его голосе слышался металл, — мы не располагаем средствами, чтобы выкупить ее. Этот замок — все, чем мы теперь владеем, да и он не принадлежит нам полностью — второй половиной распоряжается семья, принявшая нас полтора года назад только из христианского милосердия… Но даже если бы и располагали… Торговаться с Альфаро… — Диего с отвращением помотал головой.

— А есть у вас сюзерен, дон Диего?

Старик гордо выпрямился в кресле.

— Наш сюзерен — король Испании! — отчеканил он. — И более никто.

— Прекрасно, — сказал я. — Почему в таком случае вы не пожаловались королю на графа Альфаро?

Дон Диего горько усмехнулся:

— Вы полагаете, что мы — единственные, кому принес зло этот человек? О, нет… Есть и многие другие. Но что король сможет сделать ему, если граф поклянется, что такой девушки нет в его замке? Пойдет на него войной?

— А что его остановит?

— Все не так просто, как вы думаете… Альфаро де Кориньи — щит от мавров, прикрывающий юг Арагона. Поэтому король Педро не выступит против Альфаро. Особенно теперь, когда истекает срок перемирия с маврами. Вы слышали о том, что случилось на юге три недели назад?

— Что именно?

— Мавры, решив нарушить перемирие, двинулись к графским землям. Мавры даже вступили на них и осадили какую-то крепость. Но они недолго там пробыли. Как пришли, так и ушли. Уж не знаю, подкупил ли Альфаро их предводителя или околдовал его, как многие говорят, но только, выйдя из земель де Кориньи, Юсуф аль-Кейсар пошел в одиночку против своего господина, эмира Альмансора… или аль-Мансура, как его называют сами мавры.

— Да, я что-то такое обо всем этом слышал… — сказал я, размышляя, какими естественными причинами можно было бы объяснить странное поведение этого Юсуфа. Подкуп представлялся наиболее подходящей версией. С другой стороны, если учесть то, что говорил мне в свое время Ги, эта версия тоже сомнительна. Нет таких денег, какие подтолкнули бы молодого и энергичного полководца на самоубийство.

Старик устало махнул рукой:

— Так что жаловаться королю бесполезно. Мы уже жаловались. Без толку все.

— Граф Альфаро, — медленно произнес я, тщательно подбирая слова, — изрядный негодяй, как я понимаю. Но и у него должны быть какие-то понятия о чести. Я не думаю, что он отказался бы принять вызов. Хотя бы из соображений престижа. Неужели не нашлось человека, который оспорил бы право графа творить беззаконие в личном поединке?

И посмотрел на Эгвеньо. Достаточно долго, чтобы старик оценил намек, и достаточно коротко, чтобы этот намек не успел стать прямым оскорблением.

Эгвеньо снова начал ворчать, как большой дворовой пес, почуявший чужака, а старик побледнел и сжал ручки кресла.

— Дон Андрэ, — сказал он, — вы ничего не знаете ни об этом человеке, ни о том, что здесь происходит, иначе бы вы никогда не стали упрекать нас. Никто не рискнет выйти один на один против Альфаро.

— Он такой великолепный боец? — Я вспомнил Ричарда Английского. Вот уж с кем мне не хотелось бы затевать единоборство. Но если бы пришлось…