Рыцарь

– «Грех»? То место так называется?

– Ты что, даже не знаешь, как называется место, где ты была? – Рыцарь резко встал и, раздув ноздри, провел рукой по стриженой голове.

Расхрабрившись от выброса глюкозы, бегущей у меня по венам, я сказала практически небрежно:

– Нет, не знаю. Нас туда привел приятель моей подружки.

– И тебя туда впустили? Это фетиш-клуб для взрослых, а тебе с виду больше шестнадцати не дать.

– Мне пятнадцать.

– Вот именно.

Рыцарь в возмущении прошелся по комнате и сел, широко расставив ноги, на высокую табуретку на колесиках. Он оттолкнулся ногой от шкафа с ящиками и проехал несколько метров, остановившись около меня.

Теперь, когда он снова сидел, он казался менее страшным. Ну или хотя бы менее злобным.

– А ты? Разве, чтобы работать в тату-салоне, не надо быть совершеннолетним?

– Только если тебе платят. – Казалось, Рыцарь сдался и перестал сопротивляться моим бесконечным вопросам, что было хорошо, потому что я явно не собиралась прекращать.

– А тебе не платят?

– Пока Бобби платит мне чернилами. И позволяет торчать тут на выходных.

– Платит чернилами? В смысле тату?

Рыцарь крутанулся на стуле так, что оказался ко мне спиной, и задрал футболку, показав черные очертания доспехов, покрывающих всю его спину. По низу щита шло слово «МакНайт», которое было вписано в развевающийся староанглийский флаг.

– Ага. Тату.

– О господи! – Наклонившись, я рассматривала узор. Тени. – Это… это очень красиво.

Рыцарь хмыкнул, что прозвучало как кашель, и опустил майку.

– Красиво, да?

Я сидела боком на тату-кресле, свесившись вперед, чтобы разглядеть поближе его спину, и тут он развернулся. И внезапно его лицо оказалось в сантиметрах от моего, и… и черт. Тату было не единственной красивой вещью у Рыцаря. Он улыбался, и с его острым носом и резкими скулами, покрытыми веснушками, был… ну… симпатичным. Я никогда раньше не замечала, какой он симпатичный. То, что мне дал Тони, судя по всему, было сильной штукой.

Сглотнув и выпрямившись, я сказала:

– Там, у тебя на тату, написано «МакНайт»[1]. Это твоя фамилия? Поэтому тебя зовут Рыцарь?

– Да. – Рыцарь тоже выпрямился и снова стал смотреть своим адским взглядом.

– А как тебя зовут? – спросила я.

– Никак.

– Фигня. Ты что, мне так и не скажешь?

– Нет.

Фу! Это надо же, какой противный.

– А я скажу, как зовут меня, – предложила я.

– Я знаю, как тебя зовут.

– Да? И как же?

Раздраженно наклонив голову набок, Рыцарь ответил:

– Брук. Брэдли.

Что-о?

– Откуда ты знаешь?

– Все, кто ходил в Начальную Персиковую, знают, кто ты. Твоя мама вела у нас чертово рисование.

Я представила, как маленький скинхед протыкает карандашами глаза на рисунках своих одноклассников, и прыснула.

– Вот так да!

– Ага, – смягчился его голос. – Вообще-то это твоя мама научила меня рисовать. Я всегда приходил в ее класс расстроенный из-за… – Он посмотрел на меня и явно передумал говорить то, что собирался. – Ну не важно, и, вместо того чтобы посадить меня со всеми, она сажала меня за отдельный столик в углу, где стояла корзинка с…

– Господи! – заорала я, зажимая себе рот руками, потому что на меня нахлынули воспоминания о том, как я помогала маме убирать класс после уроков. – Так это был ты!

Рыцарь в удивлении поглядел на меня.

– Это я наполняла твою корзинку! Мама говорила, что у нее в одном классе есть «такой особенный мальчик», у которого талант, но он плохо ладит с другими, и поэтому она сажает его за отдельный столик, который принесла из другого класса, и просила меня, чтобы я клала для него разное рисовальное в эту корзинку. Это была я!

Уголок рта Рыцаря слегка поднялся.

– Ну, тогда это объясняет все эти блестки и наклейки с сердечками.

Мы оба рассмеялись. Ну, вернее, я смеялась, а Рыцарь покашливал. Похоже, что он не смеялся столько времени, что ему сперва нужно было выкашлять пыль.

– А теперь ты стал рисовать тату. Это просто офигенно. Как я хочу скорее рассказать маме. Она будет так тобой гордиться. И она наконец скажет мне твое настоящее имя, – поддразнила я.

Рыцарь кашлянул-хохотнул, на сей раз сильнее, и сказал:

– Черт возьми, Брук. – Я пнула его в коленку, и на сей раз он захохотал по-настоящему. И от этого звука меня окутало теплой волной.

Это было как-то очень интимно, говорить с Рыцарем о моей маме. Он ей нравился. Я вспомнила, как она рассказывала мне, какой он талантливый. Она даже сохраняла его рисунки. Там были жуткие картинки, все в кровище, и оружие, и очень детальные драконы, но она все равно вешала их на доску над своим столом. Прямо рядом с моими.

Может, он не такой уж плохой, подумал мой дурацкий обкуренный мозг. Он просто страдающий художник. Страдающий художник, который может сделать мне тату!

– Я тоже хочу! – вырвалось у меня.