Рыцарь

Тьма заполнила те пробелы — ощущение, что он никогда от этого не сбежит, никогда не покинет того места, и ничего никогда не станет лучше. Я чувствовала, как он затерялся в том видении себя. Боль разделения смешалась со страхом быть заброшенным, и такого сильного страха я не ощущала от него уже несколько месяцев.

Он ненавидел то, что Дитрини сделал со мной.

Он ненавидел то, какой покорной я была с ним, сколько я ему позволила. Он ненавидел это, но в то же время это возбуждало его, и за это Ревик ненавидел себя ещё сильнее. Ненавидел себя и меня за то, куда хотел отправиться его свет. Логически он понимал, что это не моя вина. За свои годы он соглашался на вещи и похуже. Он соглашался, и временами это ему даже нравилось. Он также бывал в местах, где не чувствовал себя в безопасности, где соглашался на подобное, просто пытаясь выжить…

Он ревновал к Врегу.

Оба этих чувства ранили меня настолько, что я впилась пальцами в его спину, затем обхватила одной рукой его затылок.

Когда то тёмное ощущение усилилось, я уже не могла молчать.

— Перестань! — я уставилась на него, тяжело дыша. Мой свет распалился жаром. — Чёрт подери, перестань!

Я заставила его прекратить то, что он делал в физическом плане. Его боль усилилась.

Она сделалась такой сильной, что свет в его радужках вспыхнул, делая их ярко-зелёными. Я заставила его посмотреть на меня, и Ревик поморщился, закрыв глаза и шевельнув бёдрами.

— Всё хорошо, — он покачал головой. — Всё хорошо, Элли… позволь мне закончить.

— Не хорошо! Какого чёрта с тобой происходит?

— Боги, позволь мне закончить… пожалуйста…

— Нет! Сначала скажи мне, почему! Откуда это взялось?

Он покачал головой, крепче стискивая меня руками. Его глаза остекленели за шоком того зелёного света. Несколько долгих секунд я не думала, что он мне ответит.

Затем он сердито выдохнул и крепче сжал ладонь в моих волосах.

— Ты имеешь в виду Врега? — отрывисто спросил он.

— Конечно, — сказала я. — Без проблем. Начни с этого.

Ревик покачал головой, стиснув зубы.

— Ты тоже ревнуешь, Элли. Не знаю, почему, блядь, ты сваливаешь всё на меня…

— Я ничего на тебя не сваливаю. Я спросила, почему сейчас… откуда это взялось. Почему, чёрт подери, ты ревнуешь к Врегу?

Его взгляд посуровел. Ревик как будто собирался заговорить, затем покачал головой. Он посмотрел мне в глаза, и я увидела там холодность, которая заставила меня вздрогнуть.

— Он тебя привлекает, — сказал он. — Ты привлекаешь его. Я это знал. Я знал это в Китае. Он наблюдал за тобой всё то время, что мы трахались перед ними… он смотрел, как ты кончаешь, — его лицо ещё сильнее ожесточилось, и очередной осколок боли заставил меня вздрогнуть. — …Пялился на тебя в той блядской одежде. Неделями… месяцами.

Посмотрев на него, я растерялась.

Не только от того, что он сказал, но от того, что я ощущала в нём; от того, как его глаза сияли как зеркала, даже переполненные всем тем светом.

Я силилась найти слова, затем сдалась и открыла свой свет, стискивая его руки, чтобы удержать рядом. Я открыла своё сердце и боролась с ним, когда он отказался меня впускать; боролась с собственным страхом, когда вспомнила и это тоже — каким закрытым он мог быть, когда решал, что мне нельзя доверять. Я ощущала в нём стыд и что-то вроде ожесточённой злости на себя. Из его света выходили вспышки, злость на то, что он вообще что-то мне сказал — злость на то, что он ощущал эти чувства.

Там жил стыд, но в то же время обида, холодная злость на то, что я могла так сильно ранить его, что я так мало заботилась о том, как обошлась с ним и в Нью-Йорке, и в Пекине.

Я чувствовала, как он пытается добиться, чтобы я оставила его в покое, позволила ему дотрахать меня. Эта часть Ревика хотела, чтобы я просто заткнулась, ушла, перестала пытаться, чтобы он почувствовал себя лучше…

Я сильно ударила его в грудь.

Так сильно, что его взгляд вернулся ко мне, а боль сделалась ещё резче. Я видела, как в его глазах проступает то хищное выражение, и он как будто невольно выгнул спину. Его член во мне сделался ещё твёрже, и моя собственная боль обострилась.

Я стиснула зубы.

— Ты предпочитаешь, чтобы я била тебя вместо того чтобы показывать, как я тебя люблю? — спросила я. — Серьёзно?

Он лишь смотрел на меня с неизменным выражением лица.

Что-то в этом выражении тоже было знакомым — слишком близким к тому, что я помнила по времени проживания с Повстанцами. Он смотрел на меня так же, как после той личной встречи с Салинсом и на самолёте до Китая. Он смотрел на меня так, как он смотрел в резервуаре, когда страдал от разъединения с Дренгами.

Вспомнив это, я молниеносно поняла. Как только это случилось, мой разум прояснился.

Не полностью, но достаточно.

Конструкция.

Что бы это ни было, это исходило от чёртовой конструкции.

Как только эта мысль пришла мне в голову, я поняла, что это правда.